Основным результатом деятельности рыбохозяйственной науки традиционно является характеристика промысловых запасов водных биоресурсов, установленные на предстоящий год и откорректированные в течение года промысла величины общих допустимых уловов и возможного вылова неквотируемых видов, показатели качества и безопасности объектов рыболовства и среды их обитания, правила и ограничения рыболовства. На основании информации, поступающей от научных сотрудников, которые работают в береговых лабораториях и на путинах, оперативно принимаются меры по регулированию промысла, закрываются для рыболовства одни районы и открываются другие, устанавливаются требования к орудиям лова, вырабатываются стандарты и нормативы производственных операций, формируется статистическая отчетность.
Социально-экономический эффект от результатов научных исследований, обеспечивающих возможность законного и эффективного использования водных биоресурсов, появляется практически сразу, уже в текущем году. Очевидно, что наука в рыболовстве является неотъемлемой частью хозяйственной деятельности.
За советский период отечественная наука накопила огромный массив информации о водных биоресурсах, собранной в сотнях и тысячах экспедиций по самым отдаленным районам Мирового океана. Но уже два с лишним десятилетия эта база данных почти не пополняется по банальной причине – не хватает денег. Дорогостоящих комплексных научных рейсов становится все меньше, стареет научный флот и приборная база, уходят на покой опытные сотрудники, а перспективные молодые ученые, столкнувшись с обычными материальными проблемами, пытаются реализовать свои амбиции вне стен институтов. Насколько в таких условиях рыбохозяйственная наука может выполнять тот комплекс задач, которые ставит перед ней государство, и к чему приведет дальнейшее урезание финансирования исследований, журналу «Fishnews – Новости рыболовства» рассказала заместитель директора Всероссийского научно-исследовательского института рыбного хозяйства и океанографии (ВНИРО) Юлия Зайцева.
– Юлия Борисовна, в каком объеме финансируется отраслевая наука в последние годы? Много это или мало? И подвергаются ли запланированные суммы секвестру?
– Первоначальный объем финансирования, который был выделен на 2009 год, составлял порядка 4,5 млрд. рублей. К сожалению, все помнят, что в эти годы расходы на всю науку, не только рыбохозяйственную, секвестировались. Подверглись сокращению и средства, выделенные нашим НИИ. Мы потеряли более миллиарда рублей. В течение последних лет дефицит финансирования рыбохозяйственных НИОКР достигал не менее 50%.
Если говорить о расчетах, которые мы сделали, когда государство приняло решение перейти от квазибюджетного финансирования за счет научных квот целиком на средства госбюджета, то необходимая сумма составляла 6,5 млрд. рублей. Расчеты были произведены на основании полной оценки финансовой стоимости экспедиций, которые оптимально необходимо выполнять для оценки всех видов биоресурсов. Собственно говоря, такой подход нам диктует международное и российское законодательство. Если ресурс не изучен, им нельзя пользоваться, а если все же пользуются, то в соответствии с международными нормами необходимо применять модели, которые позволяют задействовать очень небольшую часть запаса (так называемый «предосторожный подход»).
Мы также делали попытки взять за основу те годы, когда советское рыболовство было одним из ведущих в мире, а наши суда добывали порядка 11-12 млн. тонн. Это был период, когда экспедиции оплачивались в полном объеме, российская рыбохозяйственная наука оценивала океанические запасы, и этими оценками впоследствии пользовались все страны, которые ловят рыбу в Мировом океане за пределами зон своей юрисдикции. Если пересчитать советское финансирование тех лет в нынешних цифрах путем использования официальных коэффициентов, то оно составило бы около 8 млрд. рублей. Однако на сегодняшний день на финансирование рыбохозяйственных исследований выделяется менее 3,5 млрд. рублей. Можете сразу представить себе величину дефицита.
– К чему приводит отсутствие или нехватка достоверной научной информации о состоянии водных биоресурсов?
– В первую очередь, к повышению рисков, как природных, так и хозяйственных. Если неточно знать, что происходит с объектами рыболовства, с воспроизводством, размерно-возрастным составом запасов, то, во-первых, может произойти перелов и последующее падение численности объекта, а во-вторых, работа рыбохозяйственных предприятий, которые выходят по нашим рекомендациям в море или на реки, может оказаться нерентабельной. Например, потому что в том или ином районе не окажется скоплений рыбы, которые мы прогнозировали, или они будут недостаточно плотными. Не раз случалось, что такие события приводили к многолетнему запрету на промысел ценных видов, в частности охотоморского трубача или популярных видов креветок.
У нас достаточно достоверно изучены такие ресурсообразующие, массовые виды, как минтай на Дальнем Востоке или треска с пикшей на Севере, изымаемые в миллионах тонн. Если говорить об объектах прилова, то по ним имеются только отрывочные сведения, а многие малоценные виды уже практически не изучаются.
В прошлом году в связи с формированием очередного обоснования объемов финансирования мы просили наши институты оценить потери в тоннах из-за недостатка исследований отдельных запасов. Ведь даже минтай изучается в основном в Беринговом и Охотском морях, а самые северные промысловые скопления оцениваются в основном экспертно. Так вот, на Дальнем Востоке, по мнению экспертов, потери рекомендуемого и фактического вылова из-за недофинансирования науки составили в сумме около 600 тыс. тонн водных биоресурсов.
– Какие, на ваш взгляд, направления исследований и научных разработок сегодня недофинансируются?
– Мы говорили о финансировании советской рыбохозяйственной науки. Новые научно-исследовательские суда, поступавшие к нам на вооружение, были оснащены на тот момент по последнему слову научной аналитической и промысловой техники. Исследования выполнялись большими научными группами в комплексе: среда обитания, кормовые объекты, полное изучение биологических особенностей объектов промысла.
Что произошло в начале 1990-х годов, когда из-за изменения политической и экономической ситуации нас перевели на финансирование за счет научных квот? Справедливости ради нужно отметить, что тогда это решение было мудрым и помогло нашим НИИ уцелеть в годы перестройки, сохранить научные коллективы. Учет ресурсов по-прежнему осуществлялся, наши данные пополнялись очень серьезно, особенно в части информации о коммерческой ценности того промыслового запаса, который мы привыкли оценивать просто как доступную к вылову биомассу. К середине десятилетия мы, можно сказать, уже полностью «наелись» промысловой коммерческой информацией.
Но в этот период очень резко сократилось бюджетное финансирование работ на научно-исследовательских судах, а значит мы перестали получать данные о среде обитания, без которых совершенно невозможно прогнозировать, что же будет с нашим запасом через определенный срок. В течение последних десятилетий нам в основном приходилось использовать огромный массив информации о среде, накопленный в советский период, но в определенный момент эта информация морально стареет настолько, что использовать ее для прогнозирования становится невозможным, а литературные и сетевые данные не могут восполнить пробелы данных экспедиционных исследований. Тем более происходят климатические изменения, изменения солнечной активности, развитие хозяйственной деятельности, которые влияют на параметры среды.
– Выходит, нужны новые экспедиции?
– Конечно! Причем экспедиции нужны комплексные, с использованием современных НИС и оборудования. Период финансирования за счет научных квот, с одной стороны, помог нашей отраслевой науке уцелеть и сохраниться. А с другой стороны, информационная «яма» данных о среде обитания за это время углубилась катастрофически. К 2008-2009 годам научно-исследовательские суда выходили на комплексные экспедиции эпизодически, потому что, находясь на самоокупаемости, были вынуждены работать в промысловом режиме. Иначе на их содержание не хватало средств. В 2009 г. мы перешли на бюджетное финансирование и потеряли возможность коммерческого использования квот. В связи с запретом переработки научных уловов потеряли и возможность проводить за счет научных квот технологические исследования и разработки, в том числе направленные на безотходное использование биоресурсов.
Что еще мы имеем на сегодняшний день из-за недофинансирования? Состояние кормовой базы промысловых видов определяется эпизодически, фито- и зоопланктон мы изучаем фрагментарно, не говоря уже о микрозоопланктоне. Налицо провал по фоновым исследованиям, которые ведутся в большинстве стран, развивающих рыбное хозяйство и шельфовую добычу нефти и газа, для оценки воздействия на окружающую среду или расчета ущерба. Мониторинг, который оплачивают компании, добывающие углеводороды на шельфе, не может восполнить те знания, которые мы обязаны иметь в качестве базовых данных.
Последние годы климатологи предупреждают о том, что в северо-западной части Тихого океана должна наступить новая климатическая эпоха, при которой изменятся условия среды обитания тихоокеанских лососей – одного из важнейших объектов добычи для нашей промышленности. Ученые с каждым годом ожидают сокращения возврата лососей. Тем не менее, детальных исследований среды их обитания на сегодняшний день практически не проводится, потому что для этого нужны большие научно-исследовательские суда, способные к автономным исследованиям за пределами российской экономзоны. Коллеги с других берегов Тихого океана этим занимаются, а у нас нет собственной информации. Поэтому, в какой момент для нас окажутся неожиданностью пониженные подходы лососей и соответственно экономические убытки того же Камчатского края или Сахалинской области, прогнозировать сложно. Приходится каждый год разрабатывать промысловые прогнозы с учетом ожидающегося сокращения подходов. И, безусловно, победой науки является отказ от жесткого квотирования, позволяющий оперативно корректировать величины возможного вылова.
Еще одна очень серьезная задача была поставлена перед Росрыболовством несколько лет назад. Это мониторинг качества и безопасности водных биоресурсов, продукции из них и непосредственно районов промысла. Если помните, тогда пытались передать функции по ветеринарному контролю именно Росрыболовству. Теоретически наша наука готова оценивать безопасность районов промысла по определенным параметрам показателей состояния как среды, так и биоресурсов, но фактически у нас не хватает денег не только на экспедиции, но и на инфраструктуру испытательных лабораторий. На весь Дальний Восток имеется только одна лаборатория, осуществляющая экспертизу некоторых показателей качества и безопасности биоресурсов и продукции из них – во владивостокском ТИНРО-Центре. В остальных дальневосточных институтах нет ни специалистов, ни оборудования.
– Выделяемого в настоящее время финансирования не хватает для решения проблемы отсутствия квалифицированных кадров?
– Да. К сожалению, сегодня, чтобы выполнять тот комплекс задач, которые решает рыбохозяйственная наука – среда, прогнозирование, определение ОДУ и ВВ, переработка и прочее, – нам не хватает специалистов по ряду научных дисциплин. К тому же кроме биохимиков, генетиков, паразитологов у нас существует дефицит экономистов и юристов. В советское время этой областью занимался ВНИЭРХ – институт экономики рыбного хозяйства. Несколько лет назад он был приватизирован и сейчас уже прекратил существование. Перестав быть государственной организацией, которую Росрыболовство имеет право финансировать на прямой основе, она потеряла гарантии поступления денежных средств, а затем и специалистов.
Между тем серьезные аналитические работы в области экономики на сегодняшний день не просто востребованы, а категорически необходимы! В идеале мы должны заниматься не только биологическими, но и экономическими исследованиями, изучать особенности рынка, востребованность той или иной продукции. Ведь помимо того, что нам нужно освоить доступный с точки зрения охраны природы ресурс, его надо еще переработать в наиболее востребованную продукцию и продать, понимая, как объемы вылова влияют на уровень цен и соответственно на рентабельность работы, а значит и возможность развития российских рыбохозяйственных предприятий.
И, разумеется, при разработке нормативно-правовой базы невозможно обойтись без грамотных юристов. Кстати, при разработке закона о рыболовстве мы в свое время предлагали Минсельхозу добавить статью, которая законодательно утвердила бы позиции научного обеспечения как базы для существования рыбного хозяйства. Но на тот момент такой шаг сочли нецелесообразным. В результате нам каждый год приходится ходить по инстанциям, доказывая правительству, Минэкономразвитию, Минфину необходимость проведения полноценных рыбохозяйственных исследований.
– В последнее время вновь пошли разговоры о приватизации научно-исследовательских институтов Росрыболовства. Как отразится изменение организационно-правовой формы на их деятельности?
– Поскольку большинство наших научно-исследовательских институтов в настоящее время являются федеральными государственными унитарными предприятиями, мы воспринимаемся правительством и министерствами экономического блока как государственное имущество, перспективное для восполнения дефицита бюджетных средств. Как известно, действует стратегия максимального перевода государственного имущества в частное. В соответствии с этим в период с 2004-2007 гг. постоянно поднимался вопрос о приватизации наших научных организаций. Жертвами пали ВНИЭРХ в Москве – институт экономики и Гипрорыбфлот в Санкт-Петербурге – институт, который занимался проектированием флота, технологическими разработками и, в том числе, экономикой рыболовства в пресноводных водоемах. В Гипрорыбфлоте, в отличие от ВНИЭРХа, жизнь пока теплится, но этот пример наглядно показывает, что происходит с научно-исследовательскими организациями, которые теряют прямое государственное управление.
Эта участь миновала биологические институты только благодаря энтузиазму Росрыболовства и нашей активности, помощи рыбохозяйственных ассоциаций в попытках доказать и обосновать, что мы необходимы для изучения и сохранения значительно более важной федеральной собственности, которой являются водные биоресурсы. Но сегодня мы опять подошли к этому краю, потому что в соответствии с планами государственной реформы в 2015-2017 гг. должны быть полностью ликвидированы предприятия такой организационно-правовой формы, как унитарное предприятие.
Можно считать, что решение правительства о реорганизации 11 унитарных предприятий в бюджетные учреждения уже принято. Но наши институты представляют собой сеть специфических организаций, разбросанных по всей стране. Это пять тысяч сотрудников, это огромное количество земельных участков, это здания и флот. Представляете, какой объем работ необходим для того, чтобы изменить форму собственности на все это имущество и перейти от финансирования госконтрактов на ассигнования, необходимые для содержания бюджетных учреждений!
Поэтому сегодня к проблеме дефицита финансирования прибавляются наши опасения, что если эта реорганизация будет производиться в спешке, если государственное задание, которое заменит планы НИОКР, будет подготовлено и экономически обсчитано недостаточно тщательно, то мы можем оказаться в ситуации, когда вместо унитарных предприятий будет сформировано 11 учреждений, но непонятно, сколько там останется сотрудников, какую они будут иметь зарплату, какое сохранится имущество, что вообще будет с нашей наукой, а значит и обеспечением рыболовства, к началу 2014 г. С точки зрения государственной практики эта реорганизация беспрецедентна: такого количества организаций, сотрудников и имущества таким образом не переводила на бюджетирование ни одна отрасль.
Этот вопрос мы пытаемся разрешить совместно с Росрыболовством и Минсельхозом России. Большие надежды возлагаем на понимание министерством того, что спешить нельзя, и если принять решение в этом году о необходимости реорганизации учреждений, то сама процедура перестройки не должна осуществляться в течение двух-трех месяцев. На нее потребуется не меньше года.
– Тем не менее, Минфин считает, что на рыбохозяйственной науке можно сэкономить. Например, возложить обеспечение научных исследований на рыбаков. Такое в принципе возможно и каковы могут быть последствия такого решения?
– На мой взгляд, все, что можно было выжать из нормальных рабочих взаимоотношений рыбохозяйственной науки и рыбаков, грубо говоря, уже выжато. В течение десятилетий налажено максимально эффективное взаимодействие, наиболее крупные рыбодобывающие холдинги ежегодно направляют во все наши институты приглашения для научных сотрудников работать на промысловых судах с целью доразведки промысловых скоплений, разработки норм расхода сырья и получения необходимой биопромысловой статистики. Если взять исследования в Антарктике, то последние годы изучение ресурсов, регулируемых АНТКОМ, происходит исключительно на борту промысловых судов и в основном за счет компаний. Все, что можно сделать для эффективного изучения ресурсов, бизнес делает. Но, как я уже говорила, комплексных научных исследований такая практика ни в коем случае не заменит.
Рыбное хозяйство ни в одной стране мира не может дать тех сверхприбылей, которые позволили бы финансировать науку. Благополучие предприятий очень сильно зависит от состояния рынков и политики в этой области. Все помнят, что происходило после аварии на Фукусиме. Часть наших компаний, которые имели хорошие и надежные контракты в Европе, столкнулась с резким снижением цен на филе минтая, потому что шумиха вокруг того, что якобы может произойти радиационное заражение рыбы, сыграла свою роль. Спрогнозировать такие ситуации абсолютно невозможно, а экономические потери предприятия несут большие.
С другой стороны, в чем заинтересованы рыбодобывающие компании? В первую очередь в том, чтобы как можно более эффективно и в максимальном объеме осваивать квоты особо ценных или массовых видов биоресурсов. А каковы приоритетные цели государства, Росрыболовства и науки? Это сохранение водных биоресурсов, бережное, рациональное их использование. В какой-то момент эти интересы могут войти в противоречие. Как тогда промышленник может финансировать научные исследования водных биоресурсов? Будет ли он больше заинтересован в том, чтобы работать, облавливая этот запас малыми судами следующие сто лет, или купить супертраулер, сократить количество работников и полностью использовать оплаченный промзапас в течение пяти лет?
Вторая сторона вопроса – заинтересованность рыбного бизнеса в долгосрочных вложениях в науку. В отличие от нефтяных компаний, сельхозпредприятий рыбопромысловые компании не имеют таких долгосрочных гарантий на использование водных биоресурсов и уверенности в том, что их величина сохранится как в случае с залежами полезных ископаемых. А доли, которыми предприятия наделяются на десятилетний срок, превращаются в тонны только после утверждения ОДУ, размеры которых могут колебаться в зависимости от состояния запаса. Есть примеры, когда при сокращении ОДУ некоторых ценных видов, для которых установлены минимальные нагрузки на одно судно, размер квоты предприятия оказывался меньше установленной приказом Росрыболовства минимальной судовой квоты, при которой можно получить разрешение на промысел. Механизмы объединения долей предприятий не проработаны и не являются традиционными для России.
Как мы видим, у рыбохозяйственных предприятий, прекрасно понимающих важность исследований сырьевой базы, нет ни свободных финансовых ресурсов, ни экономической заинтересованности, чтобы оплачивать доразведку запасов, как это делают нефтяники, получившие в пользование участок недр с гарантированным объемом нефти и газа. Опять же вряд ли государство заинтересовано в том, чтобы специализированный учет сырьевой базы, находящейся в федеральной собственности, осуществлялся за счет компаний, которые заинтересованы в промысле каких-то отдельных высоколиквидных видов.
– А в других странах есть примеры, когда финансирование деятельности рыбохозяйственных научно-исследовательских организаций осуществляется за счет частных предприятий?
– В странах, где развито рыболовство, вся наука, изучающая водные биоресурсы, является государственной и нет ни одного частного научно-исследовательского института. Потому что все понимают, что рыболовство – это одна из основ продовольственной безопасности. Во всех странах водные биоресурсы регулируются государством, их изучение оплачивается из государственных средств, независимо от того, какой доход для госбюджета приносит рыболовство. Конечно, за рубежом в научном мире активно применяется система грантов для разработок, имеющих дискретный характер (проектирование судов, орудий лова, технологии кормопроизводства, технологии переработки уловов), но гарантии постоянного финансирования исследований биоресурсов и среды их обитания есть у всех институтов, и нигде не существует финансирования учета и состояния водных биоресурсов и среды их обитания за счет коммерческих организаций.
Необходимо отметить, что российское законодательство в области государственного мониторинга окружающей среды, составной частью которого является государственный мониторинг водных биоресурсов, почти ежегодно развивается в сторону ужесточения требований, предъявляемых к органам власти и государственным организациям в части количества и качества данных о состоянии природных ресурсов. Не могу не упомянуть и о требованиях ВТО, членом которой стала Россия, в части перехода к зеленым принципам развития экономики, предусматривающим сохранение природных ресурсов и их наиболее эффективное безотходное использование.
Анна Лим, журнал «Fishnews – Новости рыболовства»
Июль 2013 г.
