– Андрей Анатольевич, что собой представляет объединение рыболовецких колхозов Архангельской области? Какую роль играет рыбная отрасль в жизни прибрежных поселков? Какие виды промышленного и прибрежного рыболовства сегодня экономически эффективны, а какие убыточны и несут преимущественно социальную функцию?
– В состав Архангельского рыбакколхозсоюза входят рыболовецкие колхозы «Север», «Освобождение», «Прилив», «РК имени М.И. Калинина», «Заря», «РК имени В.И. Ленина», «40 лет Октября», «Красное Знамя», «Зимняя Золотица» и «Сояна», расположенные в Онежском, Приморском и Мезенском районах. Хочу отметить, что, хотя раньше по области насчитывалось около двух десятков колхозов, за весь постсоветский период мы не потеряли ни одного предприятия – просто за счет объединения их число сократилось до одиннадцати.
У нас настоящие колхозы, не те, что числятся лишь на бумаге и которые учреждены людьми, которые в деревне-то никогда не были, у нас все по-старому, консервативно. Помимо рыболовства колхозы занимаются животноводством, обеспечивая занятость населения, хотя в экономическом плане смысла в этом, может быть, немного. Мы пытаемся сейчас создавать альтернативные виды занятости, но основой основ жизни поморских колхозов испокон веку остается рыбный промысел.
Зимой колхозы добывают навагу. Раньше около Онеги вылавливали до 400 тонн беломорской сельди, но пять лет назад она исчезла, и наука пока не может объяснить, почему это произошло. Летом и осенью идет добыча семги. Сказать, что это серьезный бизнес, нельзя, но недооценивать его социальную значимость в корне неверно, потому что на промысле наваги и семги люди своими руками зарабатывают деньги, а не просто получают их за счет работы океанического флота. Кроме того, эта продукция очень востребована на местном рынке, ее с удовольствием покупают.
Некоторое время назад в связи с созданием национального парка «Онежское Поморье» рыбаки лишились возможности вести добычу наваги в Унской губе. Но в июне на совещании в Архангельске Президент Владимир Путин подержал нашу позицию, поручив федеральным ведомствам решить вопрос с возобновлением промышленного лова. В самом деле, нельзя под надуманным предлогом лишать людей промысла, которым они занимались столетиями. К тому же, по словам ученых, состояние популяции наваги не ухудшается, речь идет о небольших объемах. Мы надеемся, что этот вопрос разрешится благополучно.
Но в целом, конечно, колхозы существуют за счет океанической квоты, которая облавливается как в «прибрежке», так и в экономзоне и за ее пределами. Эффективный промысел позволяет предприятиям нести серьезную социальную нагрузку. Ведь рыболовецкие колхозы являются градообразующими предприятиями для прибрежных поселков и деревень. Мы помогаем поддерживать состояние дорог, мостов и других объектов инфраструктуры. Без нашей поддержки местному самоуправлению этим заниматься невозможно.
– В прошлые годы рыболовецкие колхозы нередко испытывали затруднения с освоением квот по причине нехватки собственных судов. Насколько актуальна эта проблема и какие шаги предпринимаются для обновления и пополнения флота?
– Это очень важный вопрос, потому что многие наши предприятия для освоения квоты пользуются договором совместной деятельности, который в последнее время под предлогом борьбы с «рантье» подвергается сильной критике. Семь колхозов такой договор заключили еще в 1998 году, в те времена об «историческом принципе» никто даже и не думал. У нас собственность на флот общедолевая, пропорциональная имеющимся квотам, то есть каждый колхоз имеет свою долю в промысловом судне.
На сегодняшний день на промысле мы используем судно «Сапфир-2», которое купили год назад в Норвегии и переименовали в честь старого судна. Предыдущий «Сапфир-2» заслужил на рынке прекрасную репутацию – за десять лет ни одной забраковки филе, поэтому название мы сохранили. И пару месяцев назад мы купили на Дальнем Востоке ярусолов «Капеллан», который сейчас проходит капитальный ремонте в Таллине. В следующем месяце он выходит на промысел. Судно предназначено конкретно для освоения прибрежной квоты. Поскольку у ярусного промысла есть определенная специфика, то как только было принято решение о его приобретении, мы сразу же занялись подбором кадров.
Считаю, что двух этих судов нам вполне достаточно для того, чтобы осваивать наши квоты – в нынешнем году это порядка 15 тыс. тонн трески и пикши. Суда вполне современные и высокоэффективные. К слову сказать, сегодня весь наш аппарат – всего 12 человек. В 1998 году мы, осваивая в два раза меньшие объемы квот, содержали на балансе 10 единиц флота и по 30 человек аппарата как в Архангельске, так и в Мурманске. Поэтому сокращение количества флота я бы не стал называть негативной тенденцией, ведь эффективность судов возрастает год от года.
– Предприятия Архангельского рыбакколхозсоюза ежегодно привозят значительную часть уловов для внутреннего потребления в Российскую Федерацию. С какими трудностями они сталкиваются при поставке рыбы на внутренний рынок или административные барьеры уже остались в прошлом?
– В целом кардинальных проблем, которые не дают нам работать, нет – что-то меняется, с чем-то мы не согласны, к чему-то привыкаем. Но есть ряд моментов, которые хотелось бы улучшить. Прежде всего, это касается обязательной доставки рыбы, выловленной в Баренцевом море восточнее разделительной линии, на территорию Российской Федерации. Какой смысл раз за разом гонять суда в Мурманск? Никто от этого не выигрывает. Даже с точки зрения контроля, неужели его нельзя осуществлять непосредственно в районе промысла?
Да, мы с этим смирились, работаем, но это просто нерационально, столько денег выбрасывается впустую. Сейчас никто не имеет права выгружаться, не уведомив пограничные органы. В начале года мы работаем западнее линии раздела, и нас никто не трогает, а сместились на 100 миль восточнее – тут же тотальный контроль. Опять же компании растут, укрупняются, никто не будет рисковать из-за нескольких десятков тонн рыбы потерей всей квоты. Это просто смешно.
К сожалению, у абсолютного большинства контролирующих органов основной посыл сводится к выявлению правонарушений. Нашли нарушение – поставили галочку, отчитались перед вышестоящим руководством. В профилактике правонарушений никто не заинтересован, потому что, если любое ведомство будет заниматься профилактикой так, как положено, нарушений не будет, показатели упадут, и за это его будут наказывать, сокращать, снижать финансирование. Получается замкнутый круг: для того чтобы контролирующий орган мог существовать, он должен всеми силами способствовать тому, чтобы предприятия нарушали закон.
Конечно, эту ситуацию надо в корне менять, надо больше внимания уделять профилактике. Банальный пример: вы приходите к чиновнику с вопросом, можно ли сделать так-то и так-то, но в ответ получаете «этот вопрос регламентируется таким-то законом, читайте закон». А если в законе непонятно, там разночтения, которые могут быть истолкованы по-разному? По идее чиновник должен давать четкие разъяснения и нести за это ответственность.
– А не получается выходить на контакт с Пограничной службой и другими контролирующими органами в рамках научно-промысловых советов, ВАРПЭ и других общественных площадок?
– Получается, и надо отдать должное всем контролирующим органам – мы друг друга слышим, мы общаемся. В рамках того же Северного научно-промыслового совета мы эти проблемы обсуждаем. Вопрос в другом – в отношении. Тотальную зарегулированность промысла можно было бы объяснить, если бы на Северном бассейне действительно существовало реальное браконьерство, с которым надо было бороться, и поэтому рыбу нужно везти через Мурманск.
Все, даже пограничники, признают, что браконьерства как такового нет. Рыбу, во-первых, надо еще суметь незаконно выловить, а во-вторых, куда ее потом продашь, она же без документов. Но если ННН-промысла не существует, тогда зачем настолько жестко контролировать каждый шаг рыбаков? Казалось бы, разумнее делать контроль избирательным, но если уж кто-то попался на серьезном нарушении, наказывать его по всей строгости.
– Давайте вернемся к кадровой проблеме. Пару лет назад вузы Росрыболовства были объединены со средними специальными учебными заведениями (колледжами, техникумами). Рыбопромышленные предприятия уже почувствовали на себе последствия такого объединения? Стало ли легче с кадрами?
– Могу сказать, что мы этого не почувствовали, потому что пока ничего особо не изменилось. Кадровую ситуацию в рыбной промышленности спасает только значительная модернизация флота. Сейчас количество судов по сравнению с тем, что было двадцать лет назад, сократилось на две трети, они стали мощнее и эффективнее и требуют меньше экипажа. Если бы в строю остался старый флот, это была бы катастрофа. Он бы стоял именно по причине отсутствия специалистов.
Думаю, что кадровая проблема постепенно будет решаться, главный вопрос – это зарплата. Моряки сейчас получают очень неплохие деньги, поэтому молодежь видит смысл поступать в морские учебные заведения и потом работать в море. Мореходки как работали, так и работают и в Мурманске, и в Архангельске. Более того, у нас в колхозе мы стимулируем обучение морским профессиям детей из деревень. За счет колхоза платим им стипендию, гарантируем место для практики, а потом и работу в колхозе и всячески поддерживаем. Ребятам, которые заканчивают учебу в школе, идти в другое учебное заведение уже не так интересно.
Положительный опыт у нас уже есть. За последние три года мы выучили уже пять человек. Один сейчас служит в армии, другой работает штурманом, еще двое заканчивают обучение – буквально сейчас проходят последнюю практику. На мой взгляд, каждому флоту нужно этим вопросом заниматься самостоятельно и растить кадры с нуля, а не пытаться переманивать готовых специалистов.
Когда я учился в школе, у нас регулярно проходили уроки по профориентации. К нам приходили состоявшиеся профессионалы – начальники отделов, флотов, рассказывали о своей работе. Сейчас ничего подобного не происходит. К сожалению, вузы ставят своей задачей только выпустить специалиста. Что с ним будет дальше – никого не интересует. Это очень плохо. По идее нужен посыл на уровне руководства отрасли: собрать всех ректоров отраслевых вузов и поинтересоваться, как у них налажена связь с флотом. Может быть, тогда что-то изменится.
– Розничные цены на прилавках заметно отличаются от той цены, по которой вы сдаете рыбопродукцию. Не закрадывалась ли у вас мысль самостоятельно заняться продвижением своей рыбы? Понятно, что это совсем другой бизнес, но все же?
– На самом деле, ни разу. Торговля по трудозатратам – это серьезный высокопрофессиональный бизнес, и люди, продавая рыбу, свои деньги зарабатывают. Конечно, накрутка торговой сети иногда бывает чрезмерной, но, поверьте, в Европе на конечную продукцию накручивается несопоставимо больше. Если взять не Москву, а регионы, то разница не столь существенна. Допустим, мы треску б/г продаем по 80-90 рублей за килограмм. В магазинах Архангельска или Мурманске она лежит по 120-140 рублей. На первый взгляд, 60-70% это много, но эта цена включает в себя транспортировку, затраты на хранение, маржу оптовика, накрутку магазина и т.д. Я считаю это абсолютно нормальным.
– Как вы относитесь к излюбленному тезису многих чиновников о том, что рыба должна стоить дешевле мяса?
– Знаете, это абсолютно популистское заявление, которое к тому же не соответствует истине. Во-первых, рыба в России на самом деле стоит дешевле мяса. Наши колхозы тоже реализуют мясо – обычную говядину, разделанную, не ресторанного сорта – по 200 рублей за килограмм. Если взять рыбу, то дороже 200 рублей идут только деликатесные сорта – осетрина, лосось и тому подобное, а в среднем рыба стоит от 50 до 150 рублей. Даже треску – а это ценный продукт, как я уже говорил, мы продаем по 90 рублей.
Во-вторых, с чего рыбе стоить дешево? Отсылки к советскому опыту – не аргумент, в СССР не было рыночной экономики, цены назначались сверху, а не формировались рынком. Тогда даже топливо для рыбаков дотировалось государством. Если возродить практику дотации рыбного промысла государством, тогда можно будет говорить о снижении цен на рыбу. А на сегодняшний день цены абсолютно рыночные, поэтому сравнивать их с ценами на мясо и другие продукты, наверное, неправильно.
Анна ЛИМ, журнал «Fishnews – Новости рыболовства»
Сентябрь 2014 г.
