Россия – Япония. Одиссея капитана Кодаю
Исторический путь к доверию.
Тяжёлый дрейф
В декабре 1782 года из порта Сирокко по направлению к Эдо вышло судно с грузом дани столичным правителям. Корабль вёз рис, чечевицу, древесину, ткани и другие товары. Капитаном судна был 30-летний Дайкокуя Кодаю, уроженец деревни Вакамацу (сейчас город Судзука). С ним были штурман Исокити, три приказчика и 12 матросов.
Моряки предсказывыали шторм, но, положившись на судьбу, Кодаю вывел судно из порта. И, как оказалось, зря. Вскоре от резких порывов ветра сломались руль и мачта. Груз, что был на палубе, пришлось выбросить в море, мачту срубили.
Буйство дождя и ветра продолжалось три дня и три ночи. Потом шторм мало-помалу стих, но в поле зрения была только вода, и не было видно горных хребтов Японии.
На календаре уже июнь, но нисколько не потеплело, наоборот, временами шёл холодный дождь с градом. «Синсё мару», попав в течение Куросио, дрейфовало на северо-восток. Риса оставалось достаточно, воду для питья собирали дождевую. Ловили морскую рыбу. Но свежих овощей не было, и с июля моряки стали болеть. 15 июля, в ночь, у Камати появился сильный жар, и он умер. Это была первая жертва. Капитан похудел, руки стали тонкими, глаза ввалились и слезились.
Однажды в августе Исокити увидел стаю птиц – значит, земля была близко. На следующий день, ещё на рассвете, всё окутал белый туман. Когда он рассеялся, появился, подобно тени, белый силуэт острова. Появилось солнце, и стало ясно, что это остров. Все чуть с ума не сошли от радости, плакали, затем упали на колени и склонили головы.
Это был остров Амчитка в архипелаге Алеутских островов.
В далёком северном море
Экипаж «Синсё мару», бросив якорь и погрузив в лодку два мешка риса, котлы, одежду, направился к дикому берегу. Вскоре подошла группа местных жителей. Жестами алеуты приказали идти с ними. Кодаю, взяв с собой Коити, Синдзо, Сёдзо, Исокити и Сэйсити, направился в посёлок. Прошли около двух километров к перевалу и вдруг увидели двух непривычно одетых людей с ружьями. Это были русские. Один из них, в одежде тёмно-алого сукна, улыбаясь, пожал Кодаю руку. Это был Невидимов. Как оказалось, по договору с русским купцом Шелеховым он занимался добычей и скупкой шкур котика и нерпы. Невидимов предложил Кодаю и его спутникам заняться этой работой. А пока всех пригласили к столу.
На следующее утро побежали посмотреть, что стало с «Синсё мару». Судно, борясь со штормом, разбилось о скалы. «Как теперь возвращаться на родину? Когда придёт попутное судно?» – спросили у Невидимова. Тогда он нарисовал 24 круга и добавил сверху полукруг. Это можно было понять как 24 дня или 24 месяца. Однако прошло и 24 дня, и 24 месяца, но признаков попутного судна не было.
Людям надо было где-то жить. Невидимов предоставил японцам жильё в пустовавших временно складах. Островитяне плавающие в море деревья, из них строили небольшие дома с двухскатной крышей, на которую стелили сухую траву и землю. Со временем всё утряслось. На этом острове умер Сангоро. Ушли в землю Амчитки в августе Дзиробэй, в октябре – Ясугоро и Сукудзиро, в декабре – Сэйсити и Тёдзиро, один за другим. Потеряв надежду, все ходили подавленные.
Корабль прибыл лишь в сентябре 1785 года. Кодаю и его спутники пошли встречать корабль вместе с островитянами. Они надеялись, что с материка будет легче возвратиться в Японию, их сердца ожили. Но в тот вечер некстати подул северный ветер, и судно «Апостол Пётр», наскочив на прибрежные скалы, разбилось. Его экипаж перебрался на сушу. Надежды всех ожидавших людей рухнули. Экипаж «Синсё мару» уже пережил гибель своего судна, и гибель русского корабля стала для них ударом.
«Корабль сделаем сами», – решили все. У закалённых морем мужчин поднялось настроение. Нужны были инструменты, а их не было. Работать можно было только летом, а это всего три месяца. Поэтому дело продвигалось медленно. С разбитых судов снимали снасти, доски и через год, сделав чертёж, поставили киль. На второй год в июле закончили постройку. И, наконец, Кодаю снова отправился со своими спутниками в путь. Это было по русскому календарю 18 июля 1787 года.
В августе прибыли в порт Нижняя Камчатка. Здесь группа Кодаю рассталась с Невидимовым. Японцы в сопровождении чиновника по реке поднялись в Нижнее-Камчатск, где были приняты как почётные гости комендантом майором Орлеанковым.
В 1788 году зима было необычно морозной, дороги замело. Первой кончилась мука, перестали печь хлеб. Молоко посчитали роскошью и корову забили и съели. Потом доели сушёную рыбу. Потом варили кору деревьев и тем поддерживали жизнь. Той зимой умерли от цинги Ёсомацу, Кантаро, а в мае – Тодзо.
Скоро лёд начал таять, к верховьям реки поднимались стайки мелкой рыбы. Потом пошёл настоящий тихоокеанский лосось. В июне начал расти синий мох и, наконец-то, кончились трудности с питанием.
Через Сибирь
Оставшиеся в живых японцы и пятнадцать русских 15 июня отправились в путь по реке к Иркутску. Они плыли в небольших лодках. Перевалили через гору и, спустившись по другой реке, прибыли в порт Тигиль. Командир здешнего гарнизона лейтенант Адам Лаксман решил сопроводить японцев в Иркутск. 1 августа сели на парусное судно и направились в Охотск. Из-за встречного ветра задержались в пути почти на месяц. Питьевая вода закончилась. Если солёную черемшу и тем самым отгоняли признак голодной смерти.
В Охотске сделали остановку на 12 дней. Привели в порядок гардероб, сделали необходимые приготовления и 12 сентября, закутавшись в меховые одежды, на лошадях отправились в путь. Перевалили Становой хребет, перешли Алданское плоскогорье, расположились лагерем в снегах ещё раз и 11 октября прибыли в Якутск, стоящий на берегу реки Лены.
Дорога от Якутска до Иркутска шла по скованной льдом Лене. Каждые 60 километров располагались станции для смены лошадей. Вокруг располагалась снежная равнина. Прошли закованный льдом Байкал и 7 февраля 1788 года, как мираж, перед ними появился Иркутск.
В городе тогда насчитывалось около трёх тысяч жилых домов, торговые дома стояли в ряд. Шумел базар, на нём продавали чаё, хлопчатобумажные ткани, сахар и другие товары, привезённые издалека. Блестел шпиль общественного собрания, работали школы, больница.
Здесь пользовался известностью Кирилл Лаксман, отец Адама. По происхождению финн, он был профессором Петербургского университета, изучал природу Дальнего Востока и имел чин полковника. Естествоиспытатель был командирован в Иркутск в 1764 году. Он мечтал попасть на «Золотой остров», как тогда называли Японию.
Группа Кодаю с командой Адама прибыла в Иркутск. Кодаю надеялся, что отсюда станет возможно вернуться в Японию. А пока учил младшего Лаксмана японскому языку. В то время в Иркутске для подготовки к торговым сношениям с Японией была открыта школа японского языка, где преподавателями служили два японца, занесённые в Россию бурями.
Иркутский генерал-губернатор Иван Алферьевич Пиль назначил Кодаю со спутниками преподавателями в школу японского языка. Каждый день им платили 10 медных монет, обращение было очень заботливым. Кирилл Лаксман проявил чрезвычайный интерес к Японии и хотел поехать туда для налаживания торговых отношений. Он даже составил план поездки, но, так как сам был уже в возрасте, решил отправить сына, лейтенанта Адама, а вместе с ним и группу Кодаю. Здесь замыслы генерал-губернатора использовать японцев в преподавании японского языка и Лаксмана расходились. И Кирилл уговорил Кодаю написать прошение генерал-губернатору о возвращении на родину. Наконец, в августе был получен ответ – японцам в возвращении на родину было отказано. Им предлагалось поступить на государственную службу (в школу японского языка) или стать купцами, для чего было обещано освобождение от налога. Кроме того, рекомендовалось принять подданство России.
Кодаю отправил новое прошение властям о возвращении в Японию. После этого выдача морякам правительственных пособий была прекращена, лишь уроки в школе японского языка обеспечивали им пропитание. В это время у Сёдзо отмороженные места начали гнить. Его положили в больницу и отрезали ногу до колена. С мечтой о возвращении домой Сёдзо пришлось расстаться.
Вдали от родных мест прошло десять лет. Из всего экипажа «Синсё мару» в живых остались лишь Кодаю, Исокити, Котит, Сёдзи и Синдзо.
15 января 1791 года Кодаю с Кириллом Лаксманом отправились в Петербург. Расстояние от Иркутска до столицы 6200 километров. В сани было запряжено восемь лошадей, и в день они предолевали до 200 километров.
Петербург
На казённых подводах добрались до Петербурга за 36 дней и прибыли 19 февраля. Сразу по прибытии Кодаю через Кирилла Лаксмана подал на имя государыни императрицы Екатерины II новое прошение о возвращении на родину. Лаксман обставил это дело как удобный предлог для установления отношений с Японией.
Во время путешествия его благодетель Кирилл заболел, состояние его здоровья внушало опасения. Кодаю ухаживал за ним четыре месяца. В это время не находивший себе место в Иркутске Синдзо приехал в Петербург и пришёл навестить Кодаю на его квартире. Он рассказал, что оставшимся в Сибири японцам пришлось креститься. Сёдзо стал Фёдором Степановичем Ситниковым, а сам Синдзо – Николаем Петровичем Колотыгиным. Теперь для них возвращение на родину стало ещё более затруднительным.
Японский капитан много лет уже был в России. Своё мнение о неведомой ранее стране, где проживали, как считалось в Японии, «сырые варвары», он вполне уже успел составить. И, конечно же, его потрясли наши просторы. Такое изобилие неосвоенной суши японцу, привыкшему рачительно использовать каждый клочок земли, трудно было даже вообразить. И потому он обмолвился: «Земли там, может быть, в несколько десятков раз больше, чем в стране у нашего императора, а населения, наоборот, пожалуй, меньше чем у нас». В сравнении с Японией, природа вообще не балует русских, урожаи не так велики, а плоды земли не так разнообразны. Малое же употребление риса, по мнению японца, так вообще свидетельствует о нищете. Его не хватает даже на государственные надобности: «В России производство зерна очень незначительное, поэтому жалованье платят только деньгами», по этой же причине подданные не в состоянии платить налоги рисом. С этим, видимо, связан и в самом деле небогатый рацион простолюдинов, основу которого составляет хлеб, который для японца – «якимоти», то есть рисовая лепешка, но чтобы подчеркнуть русскую специфику, автор указывает, что она сделана «из муги», то есть из муки.
В рассказе японца не чувствуешь привычной по сочинениям западных путешественников предвзятости и высокомерия. Он впервые видел эту страну и этих людей и писал, опираясь только на свои впечатления. В целом же, русские, в его представлении оказались такими: «высоки ростом, белые, глаза голубые, носы очень крупные, волосы каштановые. Красивыми у них считаются женщины с румяными лицами. Русские отличаются уважительным и миролюбивым характером, но вместе с тем отважны, решительны и не перед чем не останавливаются. Они не любят праздности и безделия». На фоне таких достоинств недостатки кажутся мелкими и несущественными. Так, например, японцам бросилось в глаза, что русские очень любят хвастаться, рассказывая о своем достатке, при этом они всегда стараются указать, сколько стоит та или иная вещь, принадлежащая им.
Кодаю, проявив достойную веротерпимость, даже не осудил русских за то, что они по своему поклоняются Будде, которого именуют странным именем Кирисутосу (Христос). Он лишь с удивлением обратил внимание на то, что они молятся «висячему изображению будды» (иконе), и носят на себе его фигурку, прикрепленную к крестику. Молитвы же у русских совсем не сложные, они «складывают щепоткой большой, указательный и средний пальцы и, говоря «осподи помируй», прижимают их ко лбу, к груди, к правому плечу и к левому».
У императрицы
28 июня 1791 года Дайкокуя Кодаю был торжественно принят Екатериной II в Царском Селе. Длительный и чинный прием больше всего запомнился капитану тем, как близко к сердцу приняла русская императрица переживания и тяготы, выпавшие на долю японца. Во время рассказа она всплескивала руками и часто, как пишет Кодаю, повторяла: «Охо, дзядко» (Ох, жалко) и «Бэнъясйко» (Бедняжка), что в понимании капитана означало: «Достоин жалости!». (На приеме Кодаю отличился еще и тем, что когда императрица милостиво подала ему руку для поцелуя, он, не сообразив, чего от него хотят, трижды ее лизнул, продемонстрировав, таким образом, свое глубочайшее почтение).
История злоключений японцев и впрямь заинтересовала Екатерину, и она ещё неоднократно вызывала к себе во дворец японского капитана, чтобы вместе с наследником Павлом Петровичем послушать занимательные рассказы о скитаниях японцев и об их далекой родине.
Впрочем, Кодаю, привыкший к сложнейшим ритуалам на родине, о российском императорском дворе заметил, что «держаться там очень просто». Эта простота едва не стоила жизни японскому капитану. После одного из приемов радушный наследник престола Павел Петрович (в будущем император Павел I) запросто подвез Кодаю в своей карете до дома, причем сидел с ним бок о бок так, что на тряской дороге пассажиры касались друг друга. Для впечатлительного японца подобное святотатство в отношении божественной императорской особы стало сильнейшим психологическим потрясением. Переживая свой поступок, он впал в тяжелую немочь, от которой еле-еле смог оправиться.
Гостеприимный Петербург
В Петербурге Кодаю были продемонстрированы примеры настоящего русского гостеприимства. Ему было разрешено всюду бывать и всё беспрепятственно осматривать. Японца, отнюдь не отличавшегося высоким положением и знатностью на своей родине, считали за честь принимать у себя русские аристократы и самые богатые купцы. Многие из них старались покровительствовать японскому моряку. Он побывал в лучших домах Петербурга: у Юсуповых, Турчаниновых, Воронцовых, Мусиных-Пушкиных, Демидовых, запросто заходил в гости к всесильному графу А.А. Безбородко. Обласканный императрицей японский капитан рассказывал о своей стране в университете, школах, на светских раутах, в тюрьмах и даже в публичных домах. Понимая, что всех интересовала в первую очередь экзотика его странствий и принадлежность к далекому и неведомому народу, Кодаю на все светские встречи являлся в традиционном японском костюме (шёлковое кимоно хаори, шаровары хакама и короткий меч вакидзаси), хотя заботами Лаксмана был снабжён и вполне приличным европейским платьем.
Как ни удивительно, но японский капитан так ни слова и не сказал о знаменитом русском пьянстве, которое у нас принято хулить и втайне гордиться им. Зато в сочинении много говориться о различных интимных предметах, о которых у нас не говорят и не гордятся ими, и которые для японца есть естественная составляющая человеческой жизни.
Так, кстати, японскому капитану весьма понравились публичные дома Петербурга, которые, по словам Кодаю, там существовали вполне легально и пользовались большой популярностью у населения. Более всего его поразило богатое убранство заведений и обходительность девушек. Заслужив расположение проституток, он в полной мере пользовался их симпатиями, ввиду чего с него не брали платы и даже одаривали различными подарками. (Изо всех дарительниц Кодаю больше всего запала в душу девушка Елизавета, которая на прощанье трогательно ему подарила шелковый платок, три раскрашенных картинки и три рубля денег). Несмотря на льготное обслуживание, японский капитан привел подробные сведения о расценках на услуги подобного рода (от 1 до 5 рублей серебром за ночь), а так же описал особенности функционирования российских «зеленых домов».
Заодно с публичными домами, столь любезными сердцу Кодаю, он оставил потомкам уникальнейшую информацию, которую, пожалуй, больше найти негде. Капитан подробнейшим образом описал русские сортиры и деятельность ассенизаторских служб. Этому предмету, имеющему в Японии особое эстетическое преломление, он уделил внимания гораздо больше, чем, скажем, просвещению.
Единственное, чего так и не понял Кодаю в Петербурге, – это система финансов и кредитов. Например, банк так и остался в его понимании красивым двухэтажным зданием за высоким зеленым забором, и не более того.
Долгая дорога на родину
Между тем, пока японский капитан на правах гостя знакомился с жизнью российской столицы, его дело своим чередом шло по канцеляриям Петербурга. Наконец, после долгих разбирательств, японцев все-таки решили отправить на родину. И, конечно, не последнюю роль в этом сыграла возможность, пользуясь случаем, установить отношения с восточным соседом. Как значилось в указе о снаряжении экспедиции, «случай возвращения сих японцев в отечество открывает надежду завести с оными торговые связи». Однако в Петербурге на случай провала мероприятия решили подстраховаться, – вся экспедиция с подарками и предложениями о дружбе и торговле направлялась якобы по инициативе и от лица сибирского генерал-губернатора.
Возвращались только трое: пока шли разбирательства, умер еще один матрос из команды капитана Кодаю, дожидавшейся его в Иркутске. Из тех семнадцати человек, которые подрядились перевезти груз риса с острова на остров, через девять лет собирались вернуться домой только трое, но уже без риса и без корабля. Напоследок растроганная императрица щедро одарила отъезжающих. «Капитан Кадай» получил из ее рук табакерку, золотую медаль, золотые часы и 150 червонцев (надо сказать, весьма приличную сумму, ибо червонец был тогда золотой монетой весом в 3,5 грамма), остальным двоим досталось по серебряной медали и по 50 червонцев. Не были забыты и невозвращенцы, но поскольку они уже были российскими подданными, то им пожаловали по 200 рублей, но только не золотом, а бумажными ассигнациями.
Экспедицию в Японию возглавил сын Кирилла Густавовича Лаксмана поручик Адам Лаксман. Японцы должны были вновь пройти через всю Россию, только теперь уже спешно и в обратном направлении. В Охотске они пересели на бригантину «Екатерина» и уже на ней 9 октября 1792 года благополучно прибыли к японским островам. К разочарованию русских надежды их не оправдались, досрочного «открытия дверей» Японии не состоялось. После препирательств с японскими чиновниками русскому судну разрешили войти в порт Хакодате. На суше русские посланцы оказались в глухой изоляции, им запретили самостоятельно передвигаться по городу и установили за ними строгий надзор. Японские власти объяснили русским морякам, что их как и прочих иноземцев по закону следовало бы, как минимум, навечно пленить, но их милостиво прощают и позволяют свободно вернуться туда, откуда прибыли. При этом им не преминули заметить, что впредь приезжать не стоит, да и привозить никого больше не надо. Японских же моряков, использованных в качестве предлога для визита, русские, по своему усмотрению, могут или забрать с собой или оставить японским властям. Так и отплыл русский корабль ни с чем, оставив, конечно, в гостеприимной Японии трех ее верных подданных.
А японские моряки после многолетних скитаний вернулись домой, где уже, наверное, родственники успели их похоронить. Однако,мытарства на этом не закончились, несчастные оказались в руках все тех же дотошных чиновников.
Поскольку японцам, покинувшим страну по тем или иным обстоятельствам, не разрешалось возвращаться, началось длительное расследование. Ввиду того, что ситуация была непростой, моряков отправили в столицу, в Эдо, где начались многочисленные допросы, на которых присутствовал даже сам сёгун.
Капитан и двое его матросов после многолетних скитаний «в северных водах» оказались подследственными, впрочем, матрос Коити вскоре после возвращения на родину умер (видимо, от переизбытка впечатлений), и ответчиков осталось только двое. На допросах было разрешено присутствовать и записывать их потомственному придворному врачу сёгуна Кацурагава Хосю. Ему по повелению Иэнари 11-го сёгуна дома Токугавы поручено было сделать подробный свод сведений о России.
Работа, получившая, как мы уже знаем, название «Краткие вести о скитаниях в северных водах» (Хокуса монряку), была закончена в 1794 году. Автор сжег черновые записи, дабы не быть заподозренным в крамольном хранении сведений об иных странах, а окончательный вариант был сдан в императорский архив, где и был тотчас засекречен. Книгу извлекли из архивов лишь только в 1937 году. Она вышла в Японии, все еще сторонившейся мира, крайне ограниченным тиражом и в продажу так и не поступила. Изучать ее начали только в конце 60-х годов. И лишь в 1978 году в России, наконец, смогли увидеть ее перевод, который, к сожалению, так и не вышел за узкие рамки академического круга историков-японоведов, произошло же это спустя почти двести лет после случайного визита капитана Кодаю и его команды.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Капитан Кодаю добавил к своему описанию России первый в мире русско-японский словарь-разговорник на 1500 слов и выражений (он, кстати, содержит приличный набор русской ненормативной лексики, которая для капитана казалась вполне общеупотребительной).
«Рыбак Сахалина» № 51 от 28 декабря 2017 г.
