Лев Бочаров: Завтрашний день – это не рыболовство, а рыбное хозяйство
За девять десятилетий ТИНРО прошел путь от небольшой рыбохозяйственной станции, изучавшей акватории юга Приморья, до крупнейшего в АТР центра рыбохозяйственной науки. Fishnews встретился с руководителем института Львом Бочаровым накануне юбилея возглавляемой им организации.
26 сентября Тихоокеанскому научно-исследовательскому рыбохозяйственному центру исполнится 90 лет. Изначально призванный содействовать развитию дальневосточной рыбной промышленности, ТИНРО и сам развивался и рос вместе с ней. Интересно, что исторический пик численности дальневосточной рыбохозяйственной науки и максимальный вылов на бассейне пришлись на одно и то же время – 80-е годы ХХ века.
– Лев Николаевич, как менялась российская рыбохозяйственная наука: какие задачи решала и на что была нацелена?
– Коллектив ТИНРО во все времена был настроен развивать рыбохозяйственную науку и быть полезным для рыбной промышленности. Об этом свидетельствует вся история института. В 20-30 годы ХХ века впервые была проведена «инвентаризация» флоры и фауны дальневосточных российских вод. Уже тогда были заложены основы комплексного изучения природы дальневосточных морей и сырьевой базы рыболовства. Одна из первых задач, которую предстояло решить ученым, – это обоснование масштабного увеличения вылова водных биоресурсов. Впрочем, и сегодня эта задача не снята с повестки дня.
Чуть позднее, в 50-х годах, ученые смогли подготовить сводки по биологии и промыслу рыб (сельди, трески, камбалы, лососей), камчатского краба, тюленей и китов. Затем последовали широкие научно-поисковые исследования по программам океанического рыболовства в пелагиали, на шельфе глубин и подводных хребтах на всех широтах Тихого океана. Мы также занимались описанием объектов с точки зрения хозяйственного (промыслового) значения. Это повлекло значительное расширение сырьевой базы рыболовства, обеспечило рост добычи.
Уже в 70-х годах ученые вплотную подошли к созданию системы краткосрочного научного прогнозирования.
– Насколько мне известно, именно вы стояли у истоков этого направления, которое, если разобраться, и позволило дальневосточным рыбакам достигнуть исторического максимума по вылову – 5 млн. тонн в 1980-х годах.
– Эта область действительно входит в сферу моих научных интересов, а последний был продиктован временем, сложившейся ситуацией. Государство, промышленность поставили перед учеными глобальную задачу – разработать обоснования по промыслу и постановке отечественного флота в связи с введением всеми прибрежными государствами 200-мильных экономзон и международным запретом китобойного промысла. Наши усилия были сконцентрированы на исследовании таких объектов, как минтай и сардина-иваси. Эти объекты, политическая и экономическая обстановка – все вкупе подталкивало к созданию оперативных и точных прогнозов. Тогда и были заложены основы краткосрочного прогнозирования.
В 1978 году я опубликовал в авторитетном академическом журнале статью, которая и положила начало целому направлению научной деятельности. Впоследствии исследование информационных технологий краткосрочного промыслового прогнозирования стало темой моей докторской диссертации.
Лев Бочаров пришел в ТИНРО в 1979 году. Он прошел путь от заведующего лабораторией до заместителя директора по научной работе (1983 год). В 1994 году стал доктором технических наук. В 2009-м получил звание профессора. Директором ТИНРО-Центра назначен в 1997 году.
– Занимаясь вопросами прогнозирования, я натолкнулся на проблемы, связанные с информационным обеспечением. Вы же понимаете, что временной отрезок, за который ученому-отраслевику надо собрать информацию, принять решение и выпустить прогноз, очень невелик. Тогда я переключил свое внимание с исследования только судовых данных на дистанционное зондирование океана. Уже появились спутниковые станции, и мы стали активно заниматься самолетными системам сбора информации, внедряли космические методы изучения океана. 3-С: суда – самолеты – спутники – позволили проводить уникальные работы в Южно-Курильском районе. Вся информация впоследствии обрабатывалась на ЭВМ. Именно тогда мы отрабатывали на практике такие навыки, как наведение флота на перспективные участки и др. Кстати, тогда все российские экипажи космонавтов, которые должны были идти на орбиту, проходили стажировку в ТИНРО.
– Я слышала, что даже озвучивалось предложение послать «рыбного» космонавта и вы принимали в реализации этого проекта самое активное участие.
– Дело давнее, но действительно, меня выбрали для выполнения этой миссии. Я прошел обследование в госпитале и получил заключение, в котором говорилось: годен к полетам на всех типах воздушных аппаратов без ограничения. Этот документ предъявлялся в отряд космонавтов. Министерство рыбного хозяйства написало соответствующее письмо. Однако так сложилось, что из-за ведомственной борьбы рыбаки так и не полетели в космос. Впрочем, я об этом не жалею. Я продолжил заниматься изучением космических систем зондирования океана, обработкой информации, прогнозами промысловой обстановки. Какие-то наши наработки тех лет легли в основу современной системы позиционирования судов рыбной промышленности.
В 70-х годах научно-поисковые экспедиции института работали в Тихом и Индийском океанах, у берегов Антарктиды. Именно в эти годы ТИНРО сформировался как крупнейший в стране рыбохозяйственный научный институт. Работы в области промышленного рыболовства были в основном направлены на развитие и внедрение тралового промысла. В этот же период возникла как дисциплина промысловая гидроакустика. Одновременно получили мощный толчок в развитии гидробиологические, гидрологические, технологические исследования.
В первой половине 80-х была сформирована и реализована концепция мониторинга сырьевой базы. Главной целью ее научного обеспечения стало рациональное и более эффективное использование основных промысловых видов. Произошла перестройка в организации морских исследований и был взят курс на комплексные экспедиции.
Как ученый-прикладник я проповедую комплексное, экосистемное изучение биологических ресурсов. И в 80-х годах в ТИНРО применили такой подход в работе, что позволило обосновать представления о более значительной масштабности пелагических и донных сообществ макросистемы, а также био- и рыбопродуктивность дальневосточных морей. Выявленные школой профессора В. Шунтова в ходе таких исследований изменения численности промысловых видов и популяций помогли нам увидеть перестройки, происходящие в морских экосистемах дальневосточных морей.
Когда я пришел в 1979 году в ТИНРО, сферой моей ответственности были банки данных. В комплексных исследованиях они представляют колоссальную ценность. Даже сложно представить, какие еще могут быть сделаны обобщения для понимания природных процессов. Это уникальная информация. Я – математик, физик. И мой мозг привык работать с цифрой. А биология – наука не цифровая. Попытки сделать ее более «строгой» предпринимаются во всем мире. Отсюда моделирование, системный подход и анализ биологических, океанографических систем. То есть попытка нецифровые знания представить в виде цифр, в виде систем. Сегодня мы уже можем говорить, что являемся свидетелями революции, когда естественная наука становится оцифрованной. И ТИНРО – я и мои коллеги – были не просто свидетелями, а непосредственными участниками, творцами этого процесса.
– Претерпела ли изменение роль ученого за это время? Насколько востребован отраслевой ученый и его труды сегодня?
– Ученые рыбохозяйственной науки отличаются от коллег и имеют свою специфику. Я иногда сравниваю нашу работу со службой. Дело в том, что годовой, биологический цикл, существующий в природе, очень тесно связан и определяет цикл наших исследований. В определенное время мы выходим море, проводим исследования, затем следует обработка материала, анализ, может быть углубленный, научные поиски, попытка ответить на большие вопросы. Но как бы то ни было, приходит время, и ровно через год этот производственный цикл повторяется вновь. Мы не можем задержать или затянуть мониторинг, морские исследования, иначе мы не успеем обработать материал и написать прогноз. А дальше опять подходит время идти в море…
Вопросы о востребованности нашей работы, о том, что нужно внедрять результаты, что нужно превращать научный результат в инновацию, для нас, наверное, не стоят так остро, как перед другими учеными. Основным нашим продуктом можно считать исследования в области сырьевой базы рыбной промышленности: где, сколько, когда можно ловить, чем лучше, как сохранить улов, переработать его максимально выгодно и вкусно и др.
Эти научные результаты у нас из рук выхватывают просто, как горячий блин. Вот мы определили запас, возможность рационального изъятия и составили прогноз. И он тут же превращается в квоты, квоты тут же превращаются в вылов, вылов – в продукцию, которую потребляют здесь или за рубежом. И вновь цикл повторяется.
Если говорить о других направлениях, например технологических: что можно сделать из сырья, как его хранить, перерабатывать, как сохранить ценность, исследование сырья на безопасность и др. – эти работы не менее востребованы. У нас каждый год заключается более 700 договоров, львиную долю которых составляют договоры с предприятиями. Да, соглашусь, что какие-то направления можно было бы отработать тщательнее, то есть из полученных результатов можно было бы сделать больше. Но обратите внимание, в слове «внедрение» есть силовой, агрессивный оттенок. Нам ничего внедрять не приходится. Мы буквально работаем «с колес»!
И, так или иначе, это было всегда. Впрочем, как и другая особенность. Сегодня, как много лет назад, когда говорят о достижениях рыбной промышленности, всегда говорят о рыбаках. А когда говорят о провалах, о недоработках или недоловах, сразу пеняют на ученых. Более того, раньше были и процессы по ученым, и с работы снимали, и из партии выгоняли. В КПСС я никогда не состоял и меня выгонять было неоткуда, но «с работы снимали» один-два раза в год.
Хотелось бы думать, что в последние годы вырос авторитет науки. Мы стали лучше работать, больше понимаем процессы, которые происходят в океане. И потом, промышленность давно стала бизнесом, а бизнес подразумевает другую степень ответственности. И предприниматели понимают, что их рабочий процесс зиждется на науке, что наука – это фундамент их производства, а потому отношение к науке стало другим. Науку, с одной стороны, стали больше уважать, но с другой – больше требовать с нее.
В чем-то наука стала даже более самостоятельной. Отмечу, сегодня бизнес – наука – власть – три центра, которые образуют процесс, – довольно выражены, сферы ответственности их не перепутаны, как это бывало раньше. И это хорошо. Каждый отвечает за свой сегмент. В том числе и мы. Понимая, что ответственность растет, что мы – основа любого бизнес-проекта, любой инициативы в нашей отрасли, мы тоже стали более ответственны. Это требование времени. Поэтому на вопрос о том, востребован ли отраслевой ученый, могу сказать только одно – очень! Порою, это, может быть, даже наша беда – мы не до конца успеваем осмыслить и глубоко, до деталей, переварить то, что мы наработали – те огромные массивы данных, цифр, которые накоплены за 90 лет нашей деятельности.
Каждый новый день бросает вызов науке. Тинровцы разработали экспресс-методики обработки проб по планктону и питанию рыб и кальмаров в экспедиционных условиях, что позволяет им оперативно определять и оценивать кормовую базу. Выработали методики комплексных траловых съемок с тотальными учетами численности тихоокеанских лососей, результаты исследований дополняют обоснования оперативных и заблаговременных прогнозов подходов этих рыб. Ученые тихоокеанского института уточнили и впервые разработали предварительные схемы биологического баланса в Охотском и Беринговом морях.
В ТИНРО постоянно изучают многофакторную обусловленность перестроек в морских биоценозах и экосистемах. И это позволяет говорить о необходимости усиления исследований по рациональному рыболовству.
– А какие глобальные задачи вы решаете сегодня? На чем сосредоточены ваши усилия?
– Мне кажется, что последние четверть века, работая в направлении комплексного, а не пообъектного изучения ВБР, мы накопили серьезный багаж. Без ложной скромности мы можем говорить о том, что в других институтах в нашей стране, по крайней мере морских, такой базы точно нет. Сегодняшнее требование заключается в осмыслении накопленного материала. По моему мнению, которое разделяют и мои коллеги, мы должны переходить от прогнозирования отдельных запасов к тому, что называется рациональным съемом урожая в биологической системе. Тогда мы уже будем говорить не столько о квотах на сельдь, краба, кальмара и прочее, но рассматривать ситуацию в морской экосистеме. Есть термин, я сформулировал его более 10 лет назад, – экологически допустимый улов. Сегодняшняя система прогнозирования существует на допустимом улове популяций. Это принципиально разные подходы. Экологически допустимый улов предполагает рассматривать не улов, который позволяет снять одна популяция, а весь биоценоз в его многообразии, со всеми взаимосвязями.
Приведу небольшой пример. Пользование каким-то ресурсом ведем не только мы – люди. Когда мы говорим о снятии урожая такого объекта, как минтай, нужно понимать, что верхние трофические уровни (китообразные и другие морские млекопитающие) съедают минтая больше, чем вылавливает вся российская армада ловцов. Если мы этого не будем учитывать, то ошибка в прогнозах станет весьма возможной. Это лишь один пример взаимосвязи. Современный период рыбохозяйственной науки должен быть направлен в сторону познания таких связей.
Попытки создать сложные модели необходимы. Но надо помнить, что модели всегда будут некими формальными схемами. А последние не могут отражать все многообразие жизни и явлений, но они нужны для понимания принципиальных связей. Под влиянием каких факторов она складывается? Примитивно рассуждать о том, что только температура или конкуренция влияют на динамику численности. Все гораздо сложнее. И вот сейчас рыбохозяйственная наука подошла к осмыслению таких глобальных связей, которые формируют продуктивность в океане. Это стоит в повестке дня. Сколько лет понадобится на формирование ответов, пока сказать сложно.
Возможно, мы стоим на пути создания иной системы прогнозирования, которая сложится в результате этих исследований. Хотелось бы надеяться, что такая система прогнозирования будет более адекватна и надежна.
– Это изменит в конце концов рыбную отрасль...
– Наверное. А почему она не должна меняться? Просто здесь, как в любом деле, торопиться надо медленно. Не надо перепрыгивать через важные этапы. Наука – это все-таки процесс поступательный, эволюционный, хотя и говорят, что открытия – это скачок. Но не в этом случае. Необходимо все тщательно проверить и испытать.
– Это будущее. А если говорить о том, что обсуждается на сегодняшних ученых советах, что интересно рыбакам, что является насущным для руководства отрасли, – где здесь точка приложения научных интересов?
– Перед нами вновь стоит задача – обоснование повышения российского вылова. Россия сегодня – одна из тех немногих держав, которая имеет объективные посылы для наращивания вылова. И не где-нибудь в нейтральных или конвенционных районах, а в своих водах, в собственной экономзоне. Не многие страны имеют такую возможность.
Мы часто говорим, что не все резервы, даже те, которые наука уже показала, используются. Это связано с различными причинами, в том числе рентабельностью. Известно, что если объект дает устойчивую прибыль, то им занимаются. Если объект рискованный, если он подвержен колебаниям или не очень востребован на рынках, то промышленность им практически не занимается. Наша задача «найти подход» к каждому объекту.
У нас очень богатый спектр водных биологических ресурсов. ТИНРО-Центр вместе с дальневосточными институтами курирует более 600 единиц запасов. Не по всем объектам, конечно, мы даем детальный прогноз. Но работаем, и исследуем каждую единицу, и уже сегодня, являясь свидетелями очередной природной перестройки, видим, как обосновать увеличение вылова. Видим решение этой задачи.
Сейчас мы наблюдаем увеличение численности минтая. В российскую зону стали заходить размножившиеся сардина-иваси, скумбрия. Эти объекты имеют очень большой промысловый потенциал. Если мы оглянемся на 20 лет назад, то увидим, что только добыча иваси составляла порядка 800 тыс. тонн. Мы уже выполнили определенные исследования и ввели эти объекты в промысел. Сейчас перед нами стоит задача повернуть промышленность, хозяйствующие субъекты и управленцев на их освоение.
И вновь возникает целый комплекс работ. Ведь надо не только оценить и составить прогноз на вылов, необходимо дать рыбакам рекомендации, где, когда, на каких глубинах, в какой сезон и чем ловить, как обрабатывать и т.д. Целый спектр интересных разработок. У нас есть основа – мы (наука и промышленность) добывали эти объекты. Но прошли годы. Технологии – от вылова до переработки и хранения – шагнули далеко вперед. Мы должны дать рецепт, чтобы это было более рентабельно, эффективно. То есть у нас сейчас на повестке дня – новые массовые объекты.
Более того, мы понимаем, что именно эти объекты позволяют нам решить проблему кормов. Из них, скорее всего, мы будем делать даже не муку, а пасты. Ведь они менее затратны в энергетическом плане. Это сырье – то, без чего никакая аквакультура, никакое рыборазведение в стране невозможно. Ведь пока мы не решим проблему кормов, о развитии этих направлений мы можем только говорить, не более.
Готовых решений еще нет. Но это то направление, над которым «вкусно» работать. С азартом, с интересом. Сейчас наши ученые этим занимаются. И мы видим интерес и от промышленности.
Кстати, у нас в ТИНРО создан очень сильный кормовой участок и имеются такие мощности и такое оборудование, которое позволяет обеспечить все дальневосточные рыборазводные заводы стартовыми кормами. И сейчас нам поставлена задача увеличить долю отечественных кормов на этих заводах. У нас есть и возможность, и ученые, и опыт. Требуется кое-какое дооборудование, но мы решим эту задачу. Тем более что и сырьевая база сегодня позволяет сделать это.
ТИНРО-Центр продолжает разработки в области аквакультуры. Не буду рассказывать вам о базе в Лучегорске, где уже на протяжении 15 лет происходит серьезный научный процесс воспроизводства осетровых и других пресноводных рыб, где мы получаем товарную осетровую икру: об этом много писалось. Также мы занимаемся марикультурой. Сейчас на острове Попова по программе развития рыбохозяйственной отрасли мы строим научно-производственный центр. Выиграли на общих основаниях пять участков для развития марикультуры, где ведем исследовательские работы. Мы сотрудничаем со многими предприятиями, например, с Преображенской базой тралового флота эксплуатируем совместно трепанговый цех.
Другая не менее интересная задача сегодня – это исследование восточного сектора Арктики, которую нам поручили. Это три моря – Чукотское, Восточно-Сибирское и море Лаптевых. В Чукотском море мы работали и прежде. В Восточно-Сибирское море мы зашли в прошлом году в первый раз, причем по программе сотрудничества по разработке углеводородов. Но мы выполнили и свою биологическую работу. А в этом году мы сходили в море Лаптевых. НИС ТИНРО уже возвращается из рейса с материалами. Эти моря сейчас активно открываются ото льда. И они, а значит и наши работы там, интересны не только не только рыбной промышленности.
Отмечу, сегодня работать очень интересно. Промышленность сейчас реагирует на предложения науки быстрее, острее. Они всегда присутствуют на ученых советах, они, что называется, «в теме». Живем мы точно не скучно. Да, нет иногда денег, да, с флотом проблемы возникают, но если бы не было проблем, жить точно было бы неинтересно. У нас работают особые люди. Я всегда говорю, что слабые в ТИНРО не работают!
– А если говорить о сфере ваших личных интересов как ученого. Ведь вы опубликовали около 150 научных работ. Над чем работаете сегодня?
– Конечно, я пишу научные статьи. Но, прямо скажу, последние 10-15 лет я переквалифицировался в научного менеджера. Нельзя заниматься развитием и сохранением ТИНРО между делом. Уж больно возок тяжел! Да и событий много происходило за это время. И так складывается, что ветер всегда встречный. Да и время подошло, я считаю, для того, чтобы направлять накопленные знания и опыт в административное русло.
Передо мной, когда мне предложили возглавить институт, вопрос стоял так: или уходить (а были лестные предложения), или поднимать ТИНРО. На тот момент 4 месяца зарплату сотрудникам не выплачивали. Я хотел работать здесь. Но в такой ситуации науку пришлось оставить и заняться административными, хозяйственными вопросами. Чего только стоил переход флота в состав институтов! Сейчас уже никто не мыслит науку иначе, но когда-то это стало серьезным, даже революционным шагом. Этот российский опыт, кстати, переняли японцы, которые распределили свои суда по институтам. Я читал лекции в Японии чиновникам и директорам на эту тему.
– Тогда давайте обратимся к вашему управленческому опыту. Как руководитель с колоссальным стажем, что вы считаете необходимым решить в первую очередь, на чем надо сконцентрировать усилия сегодня?
– Это как раз те вопросы, по которым я не люблю высказываться. Столько людей говорят о том, «как надо», раздают советы, часть из них, может, даже и правильные. Но я не хочу примерять на себя эту роль. Я считаю, что не очень корректно, не занимаясь бизнесом, давать ему советы. Это похоже на ситуацию, когда ты сам не играешь в футбол, а рассуждаешь о смене тренерского состава. Это не профессионально. Бизнес – это бизнес, а футбол – это футбол.
Впрочем, впечатление мое заключается в том, что основа сегодняшнего подхода к эксплуатации водных биоресурсов – правильная. Мы непростым путем, с потерями, потом и кровью пришли к этому. Можно ли ее усовершенствовать? Да, безусловно! Ничего не бывает совершенного в застывшей фазе.
Сейчас идут разговоры о модернизации «исторического принципа». Но ведь, по сути дела, никто с ним не спорит. Разговор идет о разных подходах к выражению роли государства в развитии отрасли. Общепринятое в мире правило заключается в том, что государство должно создавать условия для развития бизнеса, а не «рулить» им. Такие условия, чтобы отрасль развивалась в заданном, необходимом государству направлении. Это принципиально: не директиву издать, не приказ, а создать условия. Иначе система работать не будет. В этом и заключается искусство менеджмента, искусство власти.
То, что в основе развития отрасли должен лежать «исторический принцип», – да. Это можно сделать путем резервирования определенных квот для госнужд или определенным резервированием активов под инновации во флот и прочее – по большому счету, направление одно и то же. Механизмы создания условий разные. Более того, рыбаки тоже понимают и частично принимают этот посыл. Я не хочу сейчас высказываться в пользу одной из идей. На мой взгляд, направление в совершенствовании «исторического принципа» уже очевидно.
Говоря о том, нужно ли единое промысловое пространство, могу отметить, что, начиная с 2002 года, когда только стартовали дебаты на эту тему, я настаивал на том, что выделять зоны прибрежного рыболовства не надо. Зон прибрежного рыболовства быть не должно. Вид деятельности – да. Но оно не должно быть очерчено линиями на карте или измеряться двумя вертикалями, которые определяют длину того или иного судна. Прибрежное рыболовство – это в первую очередь деятельность, имеющая социальные задачи.
Думаю, резонно поддерживать тренд на укрупнение, рост капитализации компаний. Я не вижу никаких причин, чтобы возникали новые мелкие компании за исключением «прибрежки», марикультуры. Рыбодобыча – это промышленный процесс. И он более эффективен тогда, когда более масштабен. Думаю, что это будет иметь позитивный эффект для отрасли. Ведь только сильные, вертикально-интегрированные компании способны будут «потянуть» решение таких вопросов, как инновации в переработку, реновация флота, развитие марикультуры. Это те направления, которые требуют больших и длинных денег. Впрочем, повторюсь, я не эксперт в бизнесе. Это только мои наблюдения и предположения.
– Каким вы видите «завтра» отечественной рыбной отрасли? Вы уже обозначили некоторые тренды. Что еще можно/нужно ждать, с научной, управленческой точек зрения? Куда держать курс?
– Безусловно – это увеличение потребления рыбы на внутреннем рынке. Несмотря на то что нынешние показатели немаленькие, мы не можем говорить о том, что наш рынок заполнен качественной отечественной продукцией.
Что такое современный внутренний рынок? Это рыба либо охлажденная, либо разовой заморозки. Она должна быть доступной. С другой стороны, лицо рынка также определит и современный подход к потреблению. Я имею в виду технологичность. Массовое питание требует того, чтобы промышленность выпускала продукт с высокой степенью обработки. Филе, колобки на школьные завтраки или порционные блюда для армии – все это высокотехнологичное производство. Оно должно вести к 100% переработке сырья. Я говорю в том числе и об утилизации отходов, точнее того, что мы подразумеваем под этим словом. Как доказывает наш опыт: утилизировано может быть все и с довольно высокой добавленной стоимостью. Это и производство БАДов из внутренностей, производство муки из отходов, космецевтика и прочее.
Флот как основа материальной базы отрасли также будет развиваться по пути повышения производительности, технологичности. Безусловно, суда должны быть и будут намного эффективнее. А значит, их количество сократится. Освободившиеся кадры найдут работу на берегу, на новых производствах, ведь мы подразумеваем увеличение поставок рыбы на внутренний рынок. Следовательно, будут развиваться и перевалка, и логистика, и обработка, и высокоэффективная обработка – это все труд. Поэтому количество рабочих рук в отрасли сокращаться не будет. Идет перераспределение.
Однако если глобально, то по-настоящему современная отрасль – это не то, что выражено в названии нашей отрасли. Сегодня весь функционал федерального органа управления заключен в самом слове (Рос)рыболовство. А должно быть рыбное хозяйство. И тогда мы получим совсем другую систему. Рыболовство, бесспорно, очень функционально тяжелая, серьезная, экономически важная часть этого хозяйства. Но хозяйство подразумевает и рыболовство, и переработку, и доставку, и дистрибуцию.
Рыбное хозяйство СССР представляло собой такое министерство, которое в каких-то случаях даже решало вопросы МИДа.
Сейчас на Росрыболовство многие вопросы пытаются «навесить» факультативно. Так, мы говорим и о перевалке, и о логистике, и о торговле, и об охране, и о других смежных вопросах развития. Даже вопросы судостроения являются смежными с рыболовством. Но они однозначно относятся к рыбному хозяйству. Сегодня в понятиях и в функционале Росрыболовства этого нет, а задачи перед ведомством и промышленниками ставят.
Поэтому завтра я вижу все-таки не рыболовство, а рыбное хозяйство. Со всеми сложностями. Если мы этим заниматься не будем – будет голая добыча. А это – судьба движения на чужие рынки. Мне могут возразить, сказав, что этими вопросами должен заниматься бизнес. Хорошо. Только давайте тогда определимся, это бизнес чей – Минсельхоза, Росрыболовства, Минтранса? Кто будет его лоббировать, кто будет писать законы, кто будет принимать решения, которые позволят ему развиваться? Все-таки рыбное хозяйство. Это правильное завтра, если хотите. Тогда бы, как и положено, солнце всходило на Востоке, а заходило бы на Западе.
Ксения ПИСАРЕВА, « Fishnews Дайджест»
Сентябрь 2015 г.
