Природные популяции кеты, которая с промысловой точки зрения всегда была более привлекательной для рыбаков, чем горбуша, здесь незначительные. Поэтому рыбоводный потенциал начали развивать еще японцы, которым, по условиям Портсмутского мирного договора, в 1905 году отошел юг Сахалина с примыкающими к нему островами. После капитуляции Японии в 1945 году на вновь возвращенной советской территории остались десятки небольших заводов, которые в начале XX века активно строились японскими рыбоводами практически на каждом подходящем ручье. Отрасль продолжила развиваться, набрав особенно высокий темп в наши дни.
Вместе с тем вопрос лососеводства остается и одним из самых дискуссионных на Сахалине. О том, как и в каких условиях работают современные рыбоводные заводы, в интервью журналу «Fishnews – Новости рыболовства» рассказал руководитель службы аквакультуры группы компаний «Гидрострой» Владимир Самарский.
ОТРАСЛЬ С ИСТОРИЕЙ
– Владимир Григорьевич, и все-таки почему именно кета – продолжение традиций, заложенных японскими рыбоводами?
– Зная японцев, можно утверждать, что они никогда не будут вкладывать деньги в работу, которая не принесет результатов. А они прекрасно понимали: горбуша на Сахалине очень неплохо воспроизводится сама (хотя сегодня и она нуждается в поддержке, но уже скорее из-за климатических изменений). А вот дикой кеты здесь всегда было недостаточно для промышленной добычи. К тому же у нее очень хороший хоминг – возврат.
Да, нередко можно услышать, что и горбуша хорошо запоминает дорогу домой. Но речь в данном случае идет о горбуше, обитающей в крупных длинных реках. Там четкий хоминг объясняется тем, что рыба долго скатывается и успевает запомнить свою речку. В Сахалинской области таких рек почти нет, и горбуша скатывается значительно быстрее, поэтому ее родина – это участки побережья со сходными гидрологическими условиями.
Так что, можно сказать, горбуша у нас не отличается постоянством.
– То есть уже в те годы основная цель была не просто восстанавливать, а увеличивать популяцию кеты в расчете на будущие уловы?
– На Хоккайдо японским рыбоводам очень хорошо удавалось разводить кету, неплохо получалось и здесь. Но тут вопрос на самом деле лежит уже немного в другой плоскости – в развитии всего прибрежья.
Взять для примера Итуруп: хотя здесь изначально и были самые благоприятные условия для кеты, но возвраты дикой рыбы до начала реализации программы рыбоводства составляли в лучшем случае 500-700 тонн. Сегодня мы ловим 20 тыс. тонн, а прогноз на 2020 год дает оценочный возврат в 25 тыс. тонн. Эти цифры позволяют неплохо жить и развиваться всей «прибрежке» острова.
Если вернуться к Сахалину, то здесь дикой кеты фактически не было. Точнее, единичные производители попадаются везде, но в каких количествах? Как правило, это кета стреинговая, которая ошибается и возвращается не туда. Где-то действительно еще существуют небольшие локальные стада, которые промысловых запасов сформировать не могут. На северо-западе Сахалина, кроме местной, ловится проходная кета, которая идет в Амур, но это 1,5-2 тыс. тонн, и то в удачные годы.
Крупнейшие нерестилища кеты на севере острова – реки Тымь, Поронай – к сожалению, в конце 80-х – начале 90-х были вырезаны. Единственное, что в Поронае можно увидеть, – летняя кета, но она необычная рыба, нерестится в основном русле и не выходит в мелкие притоки. Однако и ее количество неуклонно сокращается.
За этой картиной можно просто наблюдать, а можно успешно управлять и получать результат. Японцы в свое время начали – мы продолжили.
– С тех пор стратегия рыбоводов изменилась?
– Все основное рыбоводство у нас сосредоточено на юге Сахалина, где кеты в промышленных масштабах никогда не было – она просто не может здесь родиться: короткие реки, отсутствие благоприятных условий на нерестилищах. В мелких горных речушках ее сразу выносит из нерестовых бугров, она попадает в море и, как правило, сразу гибнет. Но люди подсмотрели в природе, чего не хватает кете, и воссоздали это в заводских условиях.
На самом деле даже в Японии всплеск эффективности рыбоводства произошел где-то в 1970-80-е годы, когда немного изменили стратегию, – молодь стали кормить дольше обычного. Это сейчас все удивляются, как можно по-другому, а в то время повторяли сложившуюся технологию.
На самом деле в разведении тихоокеанских лососей кардинально разных приемов нет, но существуют нюансы. К примеру, форель выращивают до товарной массы, мы же выпускаем кету на нагул. Но в части обращения с мальком все одинаково. Просто если прежде малька кормили неэффективными методами – например, использовали икру минтая, то на современных комбикормах эффективность кормления повысилась в разы.
Конечно, есть и другие тонкости, но в целом можно говорить, что сегодня есть технология, набор приемов, которые позволяют очень эффективно работать рыбоводным заводам. Процент возврата по кете составляет от 1,5 до 2%, и это хороший показатель. Есть заводы, которые в удачные годы демонстрируют и 3-5%. Многие удивляются: это у вас 98-99% гибнет? Да, так и есть, но это тот отбор, который рыба проходит в океане.
– Он сопоставим с естественными процентами возврата?
– Нет, к сожалению, естественные проценты возврата кеты именно на Сахалине на порядок меньше. Заводская молодь выходит накормленная, да и выпуск производится в более благоприятное время. Мониторинг температуры воды позволил выявить тенденцию более позднего прогрева. Локальная климатическая перестройка наблюдается где-то с 2013 года. В мае – начале июня, когда и должна катиться молодь, море остается еще очень холодным (2-3 °C). Такие температуры не позволяют развиваться кормовой базе, и вся скатившаяся в это время рыба просто ослабнет и погибнет.
С климатическими изменениями мы столкнулись на практике. Все помнят 2015 год, когда ТИНРО проводил траловую съемку: большое количество горбуши обнаружили и на откочевке, и на начале миграции, а до острова рыба не дошла. Что произошло – четкого ответа мы не получили.
– Но это проблема не только российской науки, за рубежом ученые тоже до конца не могут понять, что же происходит с лососем в море…
– Проблема у всех. Взять хотя бы прогноз этого года: какие выловы были по Камчатке в смежный четный год и что ожидают сегодня? (Около 500 тыс. тонн тихоокеанских лососей добыто в 2018 году, предварительный прогноз на 2020 год – порядка 240 тыс. тонн. – Прим. ред.) Такие скачки численности – это не катастрофа, это нормальная ситуация.
Но в то же время, если понаблюдать за работой рыбоводных заводов, в частности кетовых, то там подобных скачков не происходит. Даже когда в Японии отмечались спады численности заводской кеты, у нас в Сахалинской области были довольно стабильные, высокие возвраты. А разгадка в том, что мы поняли, когда надо выпускать молодь, чтобы вывести рыбу из-под неблагоприятных условий.
Да, потребовался ряд изменений: больше бассейнов, немного больше кормов. Но это незначительно удорожает процесс. Наверно, сложнее было перестроиться самим рыбоводам, но все оказалось решаемо. В результате мы имеем очень неплохие показатели, можно сказать, у нас произошло даже несколько революционных изменений в разведении кеты, правда, тихих, незаметных, поскольку рыбоводам-практикам о них писать некогда, а наука занята другим, людского ресурса тоже не хватает.
В МОРЕ ПРОБЛЕМ
– Насколько остро сейчас стоит вопрос кадров для рыбоводных предприятий?
– Это гигантская проблема. Для людей уже создают самые привлекательные условия, и все равно отмечается дефицит кадров. Несколько наиболее грамотных специалистов курирует группу заводов. Но в любом случае одно дело курировать, а другое – «крутить педали». Это две большие разницы: мешки с кормом тяжелые, вода в бассейнах холодная, от больших городов далеко… Поэтому люди неохотно идут в профессию.
Но так не только у нас, насколько я знаю, в аналогичной ситуации оказалась и Япония. Не хватает у них и рыбаков. На Хоккайдо целые рыбацкие поселки начинают пустовать, закрываться. Очень жалко видеть, какая инфраструктура пропадает. Тем не менее, люди уходят из прибрежного промысла, потому что уровень доходов в отрасли вполне сопоставим с тем, что можно заработать в городе гораздо проще.
У нас так же: если у выпускника есть выбор отправиться на Парамушир или остаться во Владивостоке, очевидно, что выберет большинство. Есть, безусловно, категория, которая с удовольствием поедет, но их надо тщательно выискивать – по-настоящему влюбленных в профессию.
И потом работа рыбовода предполагает почти круглогодичную занятость. С августа по октябрь (в некоторых районах и до ноября) – сбор икры, дальше идет непрерывная работа по инкубации, выдержке личинок, кормлению, и к началу июля – выпуск. Ответственные люди никогда цикл не бросят. Но, на самом деле, это очень интересно. А уж какие у нас места! Поработал в цеху, вышел на воздух – перед тобой грохочущая река, лес, горы, рыбалка, медведи… Я, когда агитирую студентов приезжать к нам, отмечаю, какая это уникальная возможность ощутить настоящую жизнь.
На самом деле в рыбоводстве сегодня есть и материальные плюсы – рынок сам влияет на формирование привлекательных условий. На передовых предприятиях уровень оплаты труда вполне достойный. А многие промышленники связывают возвраты рыбы с уровнем дохода на рыбоводных заводах: премиальный фонд напрямую зависит не от того, сколько ты выпустил малька, а каков оказался возврат. Всем становится интересно. На мой взгляд, это один из хороших методов решать кадровую проблему.
– А как же неизученные факторы в море, влияющие на выживание и возврат рыбы? Это же не зависит от усилий рыбоводов.
– На опыте наших предприятий могу сказать, что при правильной методике выращивания и выпуска рыбе удается преодолевать почти все эти факторы, и мы получаем приличные объемы возврата, позволяющие нормально существовать заводам.
Но вопрос вы затронули важный. Самый главный фактор, влияющий на возвраты, – это в большей степени все-таки люди. Мы много раз наблюдали ситуацию, которая складывается с появлением нового рыбоводного завода. Дело это не такое дешевое: в среднем стоимость ЛРЗ, рассчитанного на 20 млн выпуска, составляет 150-200 млн рублей. Плюс каждый год содержания обходится миллионов в 10, не меньше. Первый возврат будет через 3 года, и то придет лишь малая часть производителей, которые рано созрели. Т.е. лососеводство – это большие и длинные деньги. Но при этом завод стоит не в изоляции, рядом работают другие рыбопромышленники. И в один прекрасный момент, когда «вдруг» выясняется, что здесь появилась кета, рыбаки, конечно, разматывают сети и начинают ее ловить. На естественное удивление заводчан следует вполне ожидаемый ответ: «А зачем же вы ее выпускали?».
– Ситуация с правом собственности на такой возврат для вас, как я понимаю, не урегулирована.
– На сегодняшний день вопрос о праве собственности для большинства сахалинских рыбоводов по сути так и не решен. Хотя внесены изменения в закон об аквакультуре, и те, кто занимался этим видом деятельности и имел договоры на искусственное воспроизводство, смогут обменять договоры на рыбоводные участки, через 3-4 года получить право добывать в режиме товарной аквакультуры. Но, как всегда, не учли много моментов, не буду их подробно перечислять, так как в принципе они решаемы. Вселяет надежду то, что Росрыболовство активно помогает преодолеть эти организационные сложности.
– Использование рыбоучетных заграждений (РУЗ) для Сахалина – отдельная тема для острых дискуссий. Откуда взялось столько критики в отношении РУЗов?
– Критики как таковой нет вообще, т.к. критика подразумевает приведение фактов и доказательств. А факты говорят, что РУЗы – важнейшее и неотъемлемое звено промысла и регулирования численности лососей. Так, на крупных нерестовых реках Итурупа уже долгие годы стоят РУЗы. Итог – предприятия работают стабильно, ежегодно приходит большое количество горбуши и кеты. Или возьмем другой пример, исторический – это русский Север, где столетиями шел стабильный промысел семги в реках, которые перегораживались РУЗами. Они ставились еще со времен Ивана Грозного, по крайней мере, дошедшие до нас письменные источники это подтверждают.
Замечу, что противники РУЗов из среды рыбопромышленников раньше не были таковыми. Против они стали выступать уже после конкурсов на закрепление речных рыболовных участков, в которых им не удалось выиграть. Фактически промысел в реке они теперь называют браконьерством, промысел в море – рыбалкой, примерно так. Но в чем проблема на самом деле? Ведь и обычными орудиями лова можно уничтожить все начисто.
Помимо интересов бизнеса, это вопрос контроля и понимания того, как работает рыбоучетное заграждение. А идея работы РУЗа простая: в реку пропускается то количество рыбы, которое необходимо для нереста и для рыбоводного завода (закладки икры), причем с запасом в 20%. Все остальное вылавливается.
– А есть четкое понимание, какое количество необходимо пропускать?
– В Сахалинской области, наверно, самый плотный нерест в мире, если пересчитать на площадь акватории рек. У нас всего около 25 млн м² нерестовых площадей: на каждый учтенный метр нерестилища принято пропускать по 2 производителя горбуши и 1,5 – кеты, связывая это с размером нерестового гнезда.
В США, к примеру, используют при расчетах целевые показатели, основываясь на связи многолетних показателей нереста и ската, а не на количестве нерестовых площадей. Примерно так же делают и на Камчатке, где 500 млн м² природных нерестилищ (на Дальнем Востоке рыбы не хватит, чтобы заполнить их все!). Поэтому, как и в Америке, здесь запускают то количество производителей, которое гарантированно даст максимально высокий показатель ската.
В реках Сахалина сильное влияние оказывает и температура прогрева воды, которая нередко поднимается выше оптимума.
На самом деле еще недавно в Сахалинской области вылавливали исторический максимум – сотни тысяч тонн горбуши. Что изменилось? Прежде всего климат. Но у нас насаждается мнение, что все выловили РУЗами. Вместе с тем не очень любят вспоминать историю Анивского залива, когда в 2009 году там не стали ставить рыбоучетные заграждения и из-за переполнения рек погиб почти весь нерест. «Забывают» и о том, что в годы недавних исторических максимумов вылова горбуши именно РУЗы позволяли предотвратить коллапс на нерестилищах и многие годы обеспечивать высочайшие уровни естественного воспроизводства.
По сути РУЗ – очень щадящее орудие лова, которое позволяет пропускать на нерестилища производителей четко по счету и конкретно от всех этапов нерестового хода. Для этого составляются графики, всегда можно пересчитать подходы, не нужно бегать по двадцать раз на нерестилища.
– Конечно, если есть гарантия, что на нерестилищах рыбу никто не встречает с браконьерскими сетями.
– К сожалению, гарантии такой нет, встречают. Но есть гарантия в том, что предприятия, которые имеют рыбоводные заводы и используют РУЗы, предельно заинтересованы в том, чтобы на нерестилищах было все в порядке. И они обеспечивают такую охрану. У нас и на Сахалине есть положительные примеры таких рек, где каждый год благодаря ответственному подходу самих рыбопромышленников нерестилища оптимально заполнены. В провальные годы вылов горбуши может вообще не вестись – все пропускается на нерестилища. Но это реки, где есть рачительные пользователи, остальные – пусты, просто вырезаны.
Здесь мы затрагиваем и другую проблему: буквально на каждом шагу у нас работают скупки, сдать улов можно в открытую. Бороться с ними, по удивительным причинам, не получается.
Были времена, когда региональная комиссия по регулированию промысла анадромных принимала решение не устанавливать орудие лова там, где априори понятно, что рентабельной добычи не будет – ну кто будет ставить невод ради 5 тонн кеты? А сегодня их ставят. Точнее, могут даже просто веревку натянуть, галочку поставить, получить промжурнал, а с ним и возможность легализовать браконьерскую рыбу. И все об этом знают, эдакий секрет Полишинеля.
Кстати, не помог и «Меркурий», который должен был, по идее, положить конец нелегальному промыслу. Сейчас же все смеются: почему-то у браконьеров проблем с легализацией даже поубавилось.
– А какой примерный объем нужен для окупаемости невода?
– В свое время подсчитывали, что необходимо около 100 тонн, чтобы выйти в ноль. По горбуше и кете величина примерно одинаковая. Но смотришь статистику – люди регулярно ставят невода, и вылов идет значительно меньше этих величин. О чем это говорит?..
По Сахалину есть свое локальное решение этой проблемы. Мы много лет организовывали промысел кеты так, что весь ее вылов был сосредоточен возле устьев рек, где она воспроизводится. Почему? Этому было биологическое обоснование. Кета, становясь частью экосистемы реки, должна иметь возможность свободно мигрировать вдоль побережья. Но при этом все знают, что концентрация кеты возникает только возле устьев рек, где она родилась, и здесь ее экономически целесообразно и удобно ловить. Эта закономерность позволяла окупать усилия рыбоводов. Конечно, мы не можем согласиться с тем, что на эту кету теперь претендуют все, кто не имеет отношения к заводу.
Приведу простой пример: представьте, что вы фермер, выращиваете домашний скот. Получается, что, по логике других, если твой бычок отошел на 50 метров дальше положенного, то на него уже имеет право любой мимо проезжающий? Для нас, рыбоводов, ответ очевиден. Но самое плохое, что сложившееся положение вещей не стимулирует развитие рыбоводства.
Вообще, конечно, когда начинаем говорить о рыбоводстве, мы так или иначе затрагиваем все проблемы прибрежного лососевого промысла.
К СЛОВУ О КОНКУРЕНЦИИ
– А что насчет соседства природной горбуши и заводской кеты в естественных условиях? Конкурируют ли эти виды между собой?
– Высказывания о том, что кета забивает горбушу, – неправда. Причем неправда на биологическом уровне. Во-первых, кета идет после горбуши. Хотя сейчас горбуша тоже эволюционирует, ранняя ее форма на Сахалине сокращается из-за изменения климата, а вот поздне-нерестующая горбуша попадает в более благоприятный режим.
Во-вторых, это совершенно разное поведение видов, о котором я уже упоминал. Возьмем одну из самых крупных рек Сахалина – Тымь. На ней более 80 лет стоит государственный Адо-Тымовский лососевый рыбоводный завод. Располагается он в среднем течении русла, на искусственном ручье. Так вот кета, доходя до этого места, буквально поворачивается носом к рыбоводному ручью, и, если бы не было браконьерства, все эти тысячи тонн заходили бы на завод. Кете не надо даже перегораживать реку, чтобы направлять, – она знает, где родилась, и идет прямо туда.
Как такая кета может повлиять на горбушу, если на естественные нерестилища она просто не идет? Она возвращается на завод, идет на воду, которая течет с заводского водовода. Да, единицы (исключения из общего стада) могут подняться и отнереститься в естественных условиях, но надо этому радоваться – их потомство по всем признакам уже будет считаться диким, это задекларировали в свое время даже специалисты «Центра дикого лосося».
– Но противники искусственного воспроизводства лососей настаивают на том, что заводская рыба по своим характеристикам значительно уступает дикой рыбе естественного происхождения.
– Это неправда. Объясню почему. Во-первых, подобные претензии базируются на источниках из США, а там ситуация с разведением тихоокеанских лососей отличается от нашей. На заводах в штатах Орегон и Вашингтон выращивают в основном нерку, чавычу, кижуча, стальноголового лосося – это виды лососевых с длительным пресноводным периодом. Их необходимо держать в бассейнах год-два, прежде чем выпускать. За это время у рыбы действительно возникают проблемы из-за плотности посадки, искусственных кормов, меняется поведение и т.д. Но это нельзя проецировать на нашу горбушу и кету, которые через несколько месяцев с момента закладки икры отправляются в речку. Уже сразу после ската они ничем не отличаются от диких сородичей.
Более того, отолитное маркирование говорит о том, что горбуша, выращенная, к примеру, в Анивском заливе, ловится и на западном побережье, и на северо-востоке Сахалина – т.е. встречается повсеместно. И благодаря своей биологии она вообще неуязвима со стороны каких-то усилий человека.
Во-вторых, американские рыбоводы действительно грешили тем, что собирали икру «за один день». У нас так никогда не делали: надо отдать должное корифеям отрасли, на плечах которых стоит современное рыбоводство, мы на Сахалине всю жизнь производили закладку по графику, от начала нерестового хода и до конца. Этот график имитирует модель естественного хода производителей и позволяет охватывать все временные группы. Все последующие генетические исследования, в частности по горбуше, никогда не выявляли каких-либо отличий заводской рыбы от дикой. Я рассказывал о наших методиках американским коллегам – они буквально аплодировали.
Поэтому я в принципе не понимаю, зачем сегодня уже в который раз обсуждать эту тему. Разве что только ради самой дискуссии?
Нет у нас на Дальнем Востоке и проблемы с приемной емкостью моря. Мы пока даже не видим примерного порога ограничения по кормовой базе. В этом году мы заложили 1,1 млрд икринок по всем заводам, если даже удвоить эту цифру, для моря это пройдет незаметно.
– Однако строить рыборазводные заводы наобум тоже нельзя.
– Конечно, в каждом случае должны проводиться индивидуальные экспертные оценки. К сожалению, очень мало специалистов в этой области, но много тех, кто готов выдавать всевозможные рекомендации. И тут нельзя путать человека на должности и специалиста.
Сегодня интересно получается: рыбу ловить можно везде, даже возле заповедников, а вот заняться ее воспроизводством – тут же начинаются рассуждения. В Сахалинской области 11% территории приходится на заповедники, этого вполне достаточно. У нас почти весь Кунашир – заповедник, но где там лососи?
Если же, допустим, ограничивать разведение кеты по тому принципу, что в какой-то речке хорошие естественные нерестилища горбуши, то, возвращаясь к вышесказанному, это будет ошибкой – кета не мешает горбуше. У нас есть примеры на Итурупе – реки Рейдовая и Курилка. На этих реках стоят мощные рыбоводные заводы, которые выпускают и кету, и горбушу, в реках есть нерестилища горбуши. Основная проблема последних лет – как выловить тысячи тонн горбуши и кеты, чтобы не заморить реку.
ПОЛЕЗНЫЙ ОПЫТ
– Проводят ли сами рыбоводы какие-то исследования на своих заводах?
– Да. Есть, конечно, мелкие предприятия, которые не имеют такой возможности, но в основном исследованиям уделяется большое внимание. Так, в свое время мы заметили снижение подходов кеты на Итурупе, понадобилось быстро найти причину. Заключали с ВНИРО договоры, несколько лет работали совместно, восполнили пробелы по раннему морскому периоду жизни кеты, кормовой базе прибрежья, в результате поняли, что нужно делать, и прежних ошибок уже не допускали.
Многие заводы производят отолитное маркирование – это тоже большая программа по сбору данных об эффективности воспроизводства, путях миграции, распространению и т.д. К слову, современные технологические наработки сахалинских рыбоводов по разведению кеты – это целиком заслуга частных компаний.
Вообще ситуация складывается удивительная: в нашей системе рыбоводных заводов количество кандидатов наук, наверно, уже больше, чем в институтах, и почему бы отраслевой науке не использовать наш опыт и данные?
– Я и хотела спросить: сегодня такой связи нет, вы с наукой не делитесь информацией?
– Как-то делимся, но это должна быть не эпизодическая, а системная работа. Буквально недавно я поднимал вопрос, почему в той же комиссии по анадромным у нас присутствует только рыбохозяйственная наука, но нет специалистов от академических институтов. В Сахалинском государственном университете (СахГУ), например, есть кафедра экологии, биологии и природных ресурсов, да и в частных компаниях существуют серьезные отделы, где занимаются проблемами воспроизводства и промысла. Но эта информация остается при нас, мы не можем предоставить в комиссию даже свои данные по обследованию нерестилищ.
Мы давно предлагаем: давайте согласуем единые методики и начнем уже вводить в правовое поле частные исследования, экспертные заключения в части оперативного регулирования промысла и ресурсных исследований. Пусть этим будут заниматься аккредитованные общественные организации или лицензированные специалисты. Если такие данные будут получены на основе методик, которые приняты для ведения госмониторинга, от этого все только выиграют. К тому же сама наука сетует на нехватку собственных специалистов и средств для полноценного охвата всех территорий.
– А вы сами как пришли в эту профессию?
– Я всю жизнь в этой отрасли. Сам с Донбасса, поехал учиться в Калининградский технический институт рыбной промышленности и хозяйства (КТИРПиХ), затем в 1996 году сюда, совершенно добровольно. Вообще с нашего курса на Сахалин приехало восемь человек, без распределения, сами выбрали это место, побывав здесь на практике.
Я и сейчас стараюсь студентов-калининградцев возить на Сахалин и Курилы, каждый год на наше предприятие по 4-6 человек приезжает. Это в любом случае очень полезно, потому что люди, особенно в таких институтах, уже ориентированы на работу в отрасли. В последние годы много ихтиологов-рыбоводов к нам приходит и из СахГУ.
В любом случае люди, которые побывали и посмотрели живое производство, уже становятся другими, более четко понимают, чего требует профессия. Да и потом срабатывает «эффект Сахалина». Когда-то нам, молодым специалистам, прибывшим на предприятие, о нем рассказала наш куратор: если через три года не уедете с Сахалина, то не сделаете этого уже никогда: захватывает – и с концами. Так оно и вышло.
Наталья СЫЧЕВА, журнал « Fishnews – Новости рыболовства»
Апрель 2020 г.
