Глава Росрыболовства Андрей Крайний: «Рыба - это стратегическая безопасность страны»

- Наш рыбный рацион за последние годы существенно сократился. Сколько рыбы, по вашим подсчетам, мы сегодня потребляем?

- По официальным данным Госкомстата, на каждого россиянина в год приходится 12,5 кг рыбопродуктов. Но я думаю — эта цифра больше, потому что официальная статистика не учитывает браконьерской рыбы. На наш взгляд, корректно было бы говорить о 15 кг в год. Для сравнения: на каждого жителя США приходится 22,6 кг, Китая — 25,7 кг, Норвегии — 47, 4 кг, Японии — 64,5 кг. Что же касается нормы, которая высчитана Академией медицинский наук, то она составляет 23,5 кг на человека. Это для сбалансированного питания.
Конечно, нам необходимо увеличивать среднедушевое потребление рыбы. Хотя бы потому, что в рыбе легко усваивается белок. Учитывая, что наше население стареет, это чрезвычайно важно. Наши ученые утверждают, средняя продолжительность жизни японцев — 89 лет у женщин и 84 года у мужчин — неразрывно связана с колоссальным потреблением рыбной продукции. В рыбе есть то, что организм человека сам по себе не вырабатывает.

- Почему в магазинах практически не встретишь нашу, российскую свежую рыбу?


- У нас складывается парадоксальная ситуация. Возьмем, например, треску из Баренцева моря. Российским рыбопромысловым компаниям нельзя продавать свежую, охлажденную треску, а норвежским можно. Поэтому в наших магазинах эта рыба в свежем виде продается только норвежская. И дело вовсе не в том, что мы ее не ловим, а в том, что таким образом сформулирован закон. Остается только догадываться, в чьих интересах происходит так, что российская рыба в основном попадает на прилавок в замороженном виде.

- И даже среди замороженной рыбы много «иностранок».

- Да, но на самом деле зачастую импортной бывает только этикетка. Сама рыба по факту своего происхождения часто бывает нашей. Смотрите, что пишет норвежская пресса: «Русские зашли далеко в планах строительства морозильного склада и филейной линии в Баренцбурге на острове Шпицбергене. Если они его построят, это будет означать широкий шаг в направлении к тому, чего так боится северонорвежская рыболовная индустрия. А именно, что российская рыба, которая ежегодно реализуется в Норвегии на 2 млрд. крон, пойдет мимо этой страны». Знаете, что интересно? Эта заметка датирована 18 декабря 2001 года. Свою фабрику мы так и не построили. Но норвежцы как тогда опасались этого, так опасаются и сейчас. Ведь у них выросла целая индустрия на переработке нашей рыбы.

- И чем это плохо? Ведь для потребителя не важно, откуда на его стол попала продукция. Главное, чтобы была полезная и доступная.

- Вот, вот! Полезная и доступная! Теперь представьте себе, что наша рыба уходит на перерабатывающие предприятия Южной Кореи, а затем в виде, например, крабовых палочек возвращается сюда. Но мы в состоянии сами из своей рыбы делать крабовые палочки и другую продукцию. При этом цена будет в разы ниже.

- Куда мы можем пустить иностранцев, а куда, по вашему мнению, им должен быть путь закрыт?

- Мы приветствуем иностранные инвестиции, направленные на береговую переработку рыбы на территории России. А вот промысел, я полагаю, мы должны вести самостоятельно. Кроме тех случаев, когда это предусмотрено межправительственными соглашениями. Скажем, как у нас с норвежцами: мы ловим у них, они ловят у нас. Все справедливо. Но когда мы говорим о Дальнем Востоке, то нужно понимать, что там мы в состоянии ловить все сами и там нам по большому счету никто не нужен.
А сегодня получается так, что китайские и японские компании контролируют больше 50% вылова российского минтая. Как впрямую, так и опосредованно — через российские рыбопромысловые компании, которыми они владеют. Я считаю — необходимо ввести запрет на участие иностранцев в акционерном капитале российских рыбопромысловых компаний. США, например, это уже сделали — они запретили промысел в своих водах всем, за исключением канадцев. Россия там тоже ловить не может. Госдепартамент США не просто против этого, он этот вопрос не ставит в повестку дня вообще. Я полагаю, что США являют собой пример страны, которая заботится о своих национальных интересах в рыбной отрасли. В отличие от нас.

- Как быть с тем, что никто у нас не хочет заниматься рыбопереработкой?

- Для того чтобы эта отрасль начала развиваться, нам необходима правильная госполитика. Государство должно осознать очень простую вещь. Рыба, извините за громкие слова, это стратегическая безопасность страны, это продовольственный суверенитет. Ведь мы в состоянии сами обеспечить потребителя любой рыбной продукцией — начиная от гребешка и заканчивая хеком. В наших морях встречается практически все, что нужно. Если мы будем развивать у себя рыбопереработку и рыбный промысел, то получим, во-первых, независимость от импорта, а во-вторых, доступные цены. Сейчас вы приходите в магазин и видите — 300-граммовый кусок лосося стоит 250 рублей. А цена должна быть — 250 рублей за килограмм. Вот так национальные интересы смыкаются с интересами потребителей. Это, конечно, не значит, что я призываю из чувства патриотизма не покупать норвежского лосося и семгу.

- Кстати, по поводу норвежской семги, такой подозрительно аппетитной на вид. Говорят, что она идет только к нам на экспорт, а сами норвежцы ее не едят.

- Да, норвежцы все-таки стараются есть дикую рыбу. И правильно делают. Я не знаю, что будет чрез 20-30 лет с нами после потребления искусственно выращенной семги. Ведь никто не знает, чем ее кормят! Россельхознадзор, когда проверяет норвежские предприятия, встречает факты, что эту рыбу кормят запрещенными добавками. Например, мясокостной мукой.

- Сейчас много шума вокруг черной икры. В прошлом месяце было упразднено понятие конфиската, под видом которого почти весь этот продукт продавался. Теперь черной икры в магазинах не останется вовсе?

- Нет, она в ничтожных количествах продается в каких-нибудь продуктовых бутиках. Но я совершенно не понимаю, почему все так переполошились. Икра осетровых никогда не была и никогда не будет доступным продуктом — ее просто не может быть много. Сейчас мы ликвидировали понятие конфиската. Следующий необходимый шаг — введение госмонополии на осетровых сроком на пятнадцать лет. Тогда мы сумеем сделать так, чтобы государство присутствовало на всех этапах товарного выращивания осетров и реализации продуктов из них — от икры до, скажем, балыка.

- В этом цель госмонополии?

- Нет, главная цель — восстановить популяцию осетров. Ведь сегодня что получается — мы запретили торговлю конфискатом, мы воспроизводим осетров и выпускаем их в Волгу, Каспий, Дон, Амур. Мы держим в руках первое звено и самое последнее. Вся середина практически ничем не регулируется. Да и браконьеры у нас — не только российские. Тот же Каспий — море пяти государств. И выпуская малька в Каспий, мы с вами только можем догадываться, к браконьеру с каким паспортом он потом попадет. Сейчас все говорят об икре. Но вот осетр в Доне сейчас вообще не нерестится — негде. Рыба не может зайти в малые несудоходные реки, потому что заилилось дно, потому что мелиорацией не занимался никто 15 лет. У осетра, в отличие от лосося, нет понятия хоминга, это когда лосось домой возвращается — там где вылупился из икринки. Осетр — такая рыба, которая может развернуться и при неблагоприятных условиях уйти куда-то. Туда, где мы не сможем ее проконтролировать.

- Сколько икры производится сейчас и сколько мы сможем производить по окончании действия госмонополии?

- Сейчас легальной икры производится не более 7 тонн, будет — 15-20 тысяч.

- Кроме икры у России есть и «стратегические» продукты, до которых охочи браконьеры. Например, камчадальские крабы. Может, стоит ввести монополию и на них?

- Да, проблема есть — краба мы перелавливаем. Браконьерский вылов превышает разрешенный в 5-7 раз. И самое страшное, что мы сегодня продаем живого краба, причем самок, в Японию. Но существует приказ Минсельхоза, запрещающий вылов живого краба. После того как он вышел, в Японии поднялись цены и японцы начали волноваться. Однако прошло какое-то время и что мы имеем? Сегодня объемы поставок живого краба такие же, как до приказа. Цены опустились, все успокоились. И когда мы обращаемся к японцам с предложением бороться, они нам говорят — это ваша проблема. Ведь все это происходит в российской экономической зоне.

- Как обстоят дела с промыслом нашей основной рыбы — минтая?

- Такая же картина: те же самые переловы, то же самое лукавство с цифрами. Раньше была научно обоснованная норма выхода икры из минтая — 4,5%. Потом эта норма была отменена, и сегодня нет никакого приказа, который бы это регламентировал. Поэтому рыбаки относятся к минтаю варварски — добывают с тысячи тонн не 4,5% икры, а все 10—12%. То есть они его потрошат и выбрасывают. Это выгодно — икра минтая является валютоемким товаром, места занимает немного, стоит дорого и пользуется ажиотажным спросом на рынках Китая и Японии.

- Говорят, икра минтая полезнее, чем осетровая?

- Точно сказать не могу — я не доктор. Но то, что икра минтая чрезвычайно полезный продукт, — совершенно точно. На востоке это вообще деликатес. А вот у россиян нет привычки к потреблению икры минтая.

- А сами вы какую рыбу предпочитаете?

- Я очень люблю уху, люблю жареную рыбу речную — сома, сазана, судака. Хотя сегодня судак становится дефицитнее, чем осетр. А так воблу люблю, корюшку вяленую — балтийскую, не дальневосточную. С пивом чрезвычайно хорошо.

- В рыбных ресторанах бываете?

- Нечасто, но то, что вижу, меня радует — в последнее время маятник потребления качнулся в сторону от каких-нибудь сибаса и дорадо к сому, сазану, то есть к нашим традиционным рыбам. Наелись мы уже всякой экзотики. А потом вы знаете, человек так устроен, что та кухня, к которой он привык с детства, она не надоедает. Вы же не можете есть суши ежедневно. А борщ можно — каждый день.

Алексей АРОНОВ газета "Известия"