5 вопросов г-ну Крайнему Накануне съезда рыбаков
Сразу оговорюсь: я не претендую на истину в последней инстанции, я ничего не требую – я только задаю вопросы, которые лежат на поверхности и возникают перед многими российскими рыбопромышленниками, но на которые никто, по-моему, до настоящего времени не получил еще не то что нормального, но вообще никакого ответа. Я задаю эти вопросы затем, чтобы понять, чем руководствуется Федеральное агентство по рыболовству в своей деятельности, какие цели ставит перед собой, когда начинает продвигать какую-либо идею, хоть это и очень громко сказано.
Отдал рыбной отрасли не один десяток лет. Жил и работал на Курилах, жил и работал на аукционе в Китае, на аукционах Японии, Кореи, работал с аукционами США, неплохо знаком с тем, как строится там рыбацкий бизнес, как он управляется. А начинаю сравнивать с нашими российскими реалиями – и сразу возникает недоумение от того, что происходит в нашем «доме», от половинчатых, а то и совсем непонятных решений ФАР. Имеющиеся проблемы отрасли Москва, похоже, отбивает то и дело горделиво звучащими фразами о том, что отрасль находится на подъеме, что в стране растет вылов рыбы, что он уже перевалил за 4 миллиона тонн, а значит – всё у нас в шоколаде. Но если и на самом деле имеется рост, то за счет чего он произошел? Может быть, за счет грамотного управления отраслью со стороны ФАР и его территориальных управлений? Сомневаюсь. Уж кто-кто, а мы знаем, как строится это управление, и лапшу на уши …… уже не получится. Что, лучше стало? В заслугу ФАР ставят то, что оно отменило квоты на вылов лосося. Так сколько лет рыбаки этого добивались! А в мире том, что за границей, так уже лет как 50 это существует.
И поэтому хочу поставить перед руководителем ФАР Андреем Крайним пять вопросов, на которые надеюсь получить ясный ответ.
Вопрос № 1. Отдали промысловый участок в пользование. А почему не в собственность?
Промысловый участок, как у нас принято понимать и писать, это территория. Но это не так. Промысловый участок – это ПРАВО ЭКСПЛУАТАЦИИ водной среды и 50-метровым урезовым (прибрежным) участком территории, где ты можешь вбить кол с фамилией и названием компании, « мертвяк» для центральной оттяжки, и ограниченный географическими координатами. То есть, это право на вылов. Если ты вблизи поставил какие-то свои производственные мощности, то это уже не участок, а земля, отведенная под эти мощности.
Так почему участок находится в пользовании? Отвечаю: он находится в пользовании для того, чтобы держать на крючке и человека, и его компанию. Захотели – и…
Захотели отодвинуть точки постановки неводов еще на километр далее от уже существующих – и попробуй пикни: ты никто, ты только пользователь. И только предупреждение о решительных действиях хозяев компаний и населения смогло помешать исполнению этого плана.
Год спустя предъявили сотни исков о расторжении договоров только потому, что границы промысловых участков не были обозначены географическими координатами. И лишь реальная угроза конфликта власти с населением и окрик из Кремля остановили этот маразм. Хотя что проще! Берешь приемник ГЛОНАСС, записал и сделал приложение к договору. Нет. Лодку надо раскачать.
Кому это выгодно? Конечно, не Путину, который назначил Крайнего. Значит, Крайний руководствуется еще чьими-то указаниями. Раз есть еще кто-то, чьими указаниями руководствуется Крайний, тогда почему Крайний еще работает? И где гарантия, что в следующую путину и нам, и Путину он еще что – либо не отколет?
Но продолжу. Нахождение участка в собственности это, по сути, закрепленное НАВЕЧНО право на лов.
Главное в том, что право собственности ЗАКОННЫМ образом открывает дорогу к банкам, к кредитным ресурсам. Это, в свою очередь, позволит осваивать те участки, где лов не ведется или ведется очень ограниченно в связи с отсутствием средств у пользователей, отдалённостью и т.д. Или позволит увеличить выловы, организовать или усовершенствовать переработку и т.д. Словом, происходит общее увеличение положительного результата или улучшение качества результата. Кому от этого плохо?
Правда, сводится к минимуму или вообще сходит «на нет» государственный контроль в самом дурном смысле слова. Сколько у нас органов, контролирующих рыбаков и (или) за их счет живущих? Им, конечно, будет не очень хорошо.
Кстати, как решился вопрос с теми «специалистами», которые, являясь государственными представителями на иностранных судах и не только, за взятки разрешали японским фирмам вести неконтролируемый лов наших ВБР?
А вот российских рыбаков за нарушения в этой сфере очень жестоко наказывают, судят по уголовным статьям, порой и суда расстреливают. Мы постоянно общаемся с японцами, и они интересуются, как расследуется дело о взятках. Ну и что им ответить?
Пусть Крайний объяснит, почему разрешительные документы на вылов лосося нужно выписывать две недели, и это на участок, с которого заявитель ловит десяток и более лет?
Юридический бред – пользователь, имеющий Договор на пользование промысловым участком до 2025 года, должен доказать что он имеет право осуществлять лов. Покажите умника, который придумал такой блок документов для организации лова пользователем участка. И пусть он его обоснует, с точными ссылками на закон.
Понимаю, что безусловная (!) передача промысловых участков в собственность пользователям вопрос далеко не простой. Это ведь не передача нефтеперерабатывающих заводов и металлургических комбинатов, где думать не надо. Раздали, да и все на том. Ну, так ответьте: кто может решить вопрос о безусловной (!) передаче промысловых участков в собственность пользователям? Может быть Конституционный суд?
Вопрос № 2. Почему на Сахалине нет рыбного аукциона?
Вообще-то, таковых нет нигде в России. Кому это выгодно? Московским кругам. Почему? Потому что они монопольным сговором получают здесь рыбу за бесценок, а в Москве переклеивают этикетки, перепродают, перерабатывают и т.д., оставляя себе весь навар.
Рыбаки помнят, что несколько лет назад, во время одной из поездок на Сахалин, руководитель ФАР заговорил о необходимости создания в Невельске рыбной биржи. Рассказывал, как это здорово, приводил примеры из близкой ему Норвегии. Азарту г-на Крайнего можно было тогда только позавидовать. Но бросать в массу идеи – это вовсе не означает работу по их претворению в жизнь. Делать дело всегда труднее. Остыв от мысли о создании биржи, Андрей Анатольевич бросился на снабжение Москвы свежими сахалинскими морепродуктами, потом им овладели другие идеи, включая введение платной рыбалки, которая должна была, по его мнению, наполнить бюджет 25-ю, кажется, миллиардами рублей. В результате по стране прокатились массовые митинги, и успокаивать взбудораженный народ в преддверии выборов бросились президент и премьер-министр России: такой подставы от руководителя ФАР они явно не ожидали.
Как я уже отметил, московские бизнесмены, пользуясь монопольным сговором, берут у нас рыбу по дешевке.
А теперь простой вроде бы вопрос: а сколько у нас стоит рыба? Могут ответить: столько, за сколько берет покупатель. Вопрос: какой покупатель? Монопольный.
Приходим к выводу, что реальную цену рыбы может определить только аукцион, на котором сталкиваются «лбами», то есть, интересами, различные покупатели. И, даже сговорившись, не смогут на нем купить рыбу по низкой цене, к какой за много лет привыкли. Рыба – товар ходовой, за ним тут же придет и иностранный покупатель. И пусть та сверхприбыль, к которой так привыкли московские перекупщики, останется у наших производителей.
Единственный реальный критерий определения цены товара – это аукцион. А если аукционы имеются во всем мире, то почему его нет у нас? Аукцион сразу поднимет стоимость продукции на 50-70 процентов. Я уже не говорю об опыте Японии: порой в 4 раза.
Месяц назад в разговоре с другом я рассказал ему о том, о чем сейчас пишу. В ответ он поведал недавнюю историю: приехал бизнесмен из Республики Корея за рыбой во Владивосток. Купил рыбу, оплатил хранение на холодильнике, таможенный сбор, грузовые операции, фрахт судна, грузовые операции, таможенный сбор и хранение в Корее, продал рыбу с аукциона… и хорошо заработал.
Сейчас некоторые рыбаки-лососевики работают по прямым контрактам: рыбу еще не поймали, а деньги за нее уже получили, чтобы организовать путину. Ничего хорошего в этом нет, так как производитель зажат в рамки: деньги ему дают, но рыбу берут не выше какой-то продиктованной цены, которая, понятно, не очень высока.
Но если бы промысловый участок был в собственности, он бы открыл дорогу банку. Банк оценивает участок (то есть объём вылова или переработки – у кого что, которые выставляются в качестве залога – ведь в этих конкретных географических координатах может ловить только владелец участка),и выдает необходимый кредит.
И это может носить систематический характер.
И кредит может быть инвестиционным.
И на аукционе рыбопромышленник получает за добытую рыбу реальные деньги, а не те полусмешные, которые предлагает ему московский перекупщик.
И можно взять кредит у иностранца: право на промысел – хороший залог. А рыбу он обязательно продаст с аукциона.
Организация аукциона – дело, конечно, не простое, но хорошо изученное; не особо затратное – не дороже стоимости нового храма, но очень прибыльное для производителя и выгодное для государства, и всё это в долгосрочной перспективе. Когда товар пропускается через аукцион, продавец получает светлый доход: аукцион снимает свои 3-7 процентов, остальные деньги ложатся на счет производителя, с которого платятся налоги. И никому и ничего более платить не нужно! А сколько дополнительных рабочих мест с очень приличными зарплатами. Кому плохо от этого?
Мы покупаем квоты вылова ВБР на аукционе, так почему мы не можем на аукционе продать результат вылова?
Итак, когда на Сахалине будет аукцион по продаже рыбы и морепродуктов? Кто должен принять такое решение?
Вопрос № 3. Распределение океанических квот вылова ВБР.
Сейчас мы имеем пул компаний, которые получили квоты на 10 лет. А что, другие компании не могут теперь создаваться, им это запрещено? Могут, конечно, но не получат ни килограмма ресурсов. Как быть тогда с реализацией Закона о предприятиях и предпринимательской деятельности? У Крайнего было много времени решить этот вопрос. Придется решать его в суде?
Считаю, что для решения проблемы нужно ввести дополнительную квоту – ведь смогли же увеличить ее на морского ежа в 10 раз! Было 350 тонн, стало 3500 тонн.
Но любое увеличение ресурсов компаниям при существующем положении происходит пропорционально долям квот, имеющимся у предприятий. И, таким образом, вновь созданные фирмы по-прежнему остаются при своих интересах. Предлагаю исключить из дополнительных квот траловый и сетной промысел. Оставить только ярус, самый щадящий вид лова. Я, например, занимаюсь ярусным промыслом: ловлю треску весом по 30-32 килограмма, палтуса по 120 килограммов, шипощека – самую дорогую рыбу. Но вот получить к ним доступа я – тот самый, кто их изучал, а материалы изучения которых лежат в институтах, – не могу. Потому что в какой-то момент я не оказался в нужном месте, так как находился за границей. Тайком всё провели и разделили. А то, что с 1991 года профессионально изучал эти объекты, финансировал научные изыскания и Сахалинского, и центрального НИРО, никого кроме меня не волнует.
А почему бы не объявить, например, что владельцы таких-то судов такого-то водоизмещения, с ручным или автоматическим ярусным оборудованием, могут купить квоты из дополнительно полученных ресурсов. И идти ловить. Я же не требую дать. Я купить хочу. И приоритетное право должно быть у хозяев (!) компаний, которые занимались научными исследованиями.
Эту проблему создали люди, и они же могут ее решить. Понятно, если захотят. Но никому, похоже, это не нужно, это ж думать надо. Я в Госдуме говорил по этому поводу. Смотрю в глаза присутствующих, а в них такая пустота! Такое ощущение, словно советуют быстрее завязывать с этим вопросом.
Вот Крайний – тот не устает говорить о том, как он героически борется с рыбными рантье, которые, имея квоты, но, не имея флота, перепродают их нуждающимся в ресурсах предприятиям. Много лет уже говорит. За это время рыбных рантье можно было бы под корень извести – правовая служба в ФАР солидная и профессиональная, какие поправки в законодательстве надо сделать для этого, знает, думаю, досконально. Но указания такого от своего руководителя, видимо, не получала. Значит, кому-то выгодно, чтобы наша фирма, как и многие другие, покупали квоты у тех, кто их имеет. В общем, возвратилось всё к тому, от чего отталкивались и с чем как будто боролись. А сколько громких слов было сказано!
Но от привычного сотрясания воздуха до реального дела, реальной помощи компаниям, которые имеют флот и хотят просто работать, дистанция огромного размера.
Есть у наших «руководителей» одно простое и, на их взгляд, сильное объяснение – наука не даёт больше квот.
А у нас, что появилась наука??? Вот это новость!!!
Вопрос № 4. Есть ли у нас наука?
Вопрос многим покажется странным: а как же, вот на улице Комсомольской стоит 4-этажное здание СахНИРО, в котором работают десятки людей со степенями и без.
Можно сказать, что, с одной стороны, наука у нас есть, раз есть занимающиеся ею люди.
Но тогда вопрос: если она есть, то почему выдает вот такие прогнозы, как в прошлом году по лососю Анивского залива и острова Итуруп? Предположения может выдать любой.
Понимаю, что всецело обвинять сотрудников нашего отраслевого института не следует, не их вина, что они поставлены в такие рамки. Вопрос к руководителю ФАР, который, как я думаю, из-за полной некомпетентности и нежелания обострять с кем-то отношения не смог защитить отраслевую науку и бросил ее на грань выживания.
Кто это и где сейчас находится тот умник, который отменил научные квоты, из-за чего теперь нельзя посадить на судно научного работника, так как компании совершенно не заинтересованы в этом? Естественно, отсутствует научный результат.
С подачи какого очередного умника было решено уничтожать добытые в результате научных исследований рыбу и морепродукты? Говорят, что ими торговали. А сейчас их уничтожают. Кому стало лучше от таких топорных решений?
Почему компании, которые вели научные изыскания, не получили квот вылова тех объектов, которые изучали? Когда изменится это положение?
Или опять суд?
Какие же рекомендации может выдавать наука, когда она в море систематически… отсутствует? Догадываюсь – кем-то рекомендованные. Догадайтесь, кем?
Мы живем, как будто, в правовом государстве. По крайней мере, так нам говорят уважаемые люди с властными полномочиями. Но законы и постановления, правила и положения, существующие в стране, в значительной части созданы, считаю, не для всех людей, не для страны, а в интересах каких-то отдельных личностей. Я не претендую на широкий анализ всей правовой базы, но даже та часть, которая касается рыбохозяйственной отрасли и о которой я говорил, яркое этому свидетельство.
Вопрос № 5. Зачем рыбаку нахлебники?
Зачем нам, например, пограничники? Абсолютно не нужны, и с этим солидарны все. Но кто-то когда-то решил, что без них нельзя, они что-то там как будто берегут или охраняют. Говорят, что Государственную границу. А где вы ее видели? Посмотрите, какой японский рыболовный флот работает на Курилах в наших территориальных водах! В советские времена подобное и представить было трудно. Потому что граница действительно существовала. А сейчас пограничники есть – границы нет. Что берегут и охраняют – не знаю, но то, что они нужны рыбакам как пятое колесо …
В каждой стране, где мне довелось жить и работать, есть, как и у нас, «москитный» флот. Некоторые приморские страны за счет такого флота выстроили и поддерживают свое благосостояние. Собирается, скажем, флот из 10-20 судов в море в 4 утра. Никаких справок, чисто заявительный характер: я пошел рыбачить.
У нас всё заорганизовано. Каждый хочет поиметь что-то с бедного рыбака. Пример с японскими компаниями, которые платили миллионные взятки за наши рыбные ресурсы, весьма показателен. Но то японцы. А сколько платят наши?
Почему мы должны предъявляться каким-то пограничникам, делать за 4 часа до отхода какие-то заявления? Предъявлять на вход-выход какие-то пакеты документов? Почему они имеют право использовать подлые приёмы и останавливать суда, имеющие все необходимые документы, по чисто надуманных мотивам, не имеющим отношения к рыбалке: из-за отсутствия какого-то круга на корме, ошибки в промысловом журнале или судовой роли; вести его в порт и держать там несколько суток или более, в самый разгар путины или другого лова? Назовите мне хоть одну страну, где имеются подобные безобразия. И почему я должен содержать всю эту структуру? У нас на стройках некому работать и мусор с улиц убирать – гастарбайтеров на помощь вызываем, а тут с молчаливого согласия ФАР маются здоровые откормленные мужики, на которых пахать и пахать.
Посмотрите, что творится в отношении маломерного флота. Кто-нибудь может объяснить мне, почему рыбаки должны платить государству какие-то платы за осмотр кунгаса? Назовите мне хоть одну страну, где проводится техосмотр маломерных судов.
Назовите мне хоть одну страну, где на деревянный кунгас надо получать отдельное свидетельство. Почему кто-то мне указывает, какие средства спасения должны быть на нем? Если я думаю ловить рыбу, я сам позабочусь о себе. А нам говорят, что ты, дескать, не можешь ловить рыбу, потому что у тебя нет того-то и того-то. Но если вы проверяете и даете разрешения или запрещаете выход, тогда и ответственность несите. Но нет. Ответственности они не несут. Бред какой-то!
А почему мы до сих пор определяем удаление от баз убежища – 5 миль, 20 миль…? Они были придуманы во «времена оно» и недоброй памяти ДГРФИ. Видно, еще остались те, кто хотел бы вернуть эти «доисторические» времена всеобщей заорганизованности.
Почему весь маломерный прибрежный флот должен работать только в светлое время и ни в коем случае – в темное время суток? Есть этому хоть какое-то разумное объяснение?
В итоге, складывается полное ощущение того, что все поставлено на то, чтобы не дать возможность рыбаку работать. В отличие от наших зарубежных соседей, где все поставлено на обратное.
Это не пустые вопросы, это то, чем должен заниматься орган, регулирующий рыболовную деятельность, он должен думать над тем, как убрать нахлебников, взнуздавших рыбака и указывающих, как ему жить. Но как не хочется думать! Это так тяжело. Можно вступить с кем-то в конфликт – гораздо проще придумывать проценты, доли и ликвидировать морские рыбные порты.
В итоге остался один вопрос: как оценивать деятельность руководителя отрасли, если, считаю, его действия находятся в противоречии с интересами значительной части рыбопромышленников, а его бездеятельность наносит не меньший ущерб, чем его так называемая деятельность?
Я не претендую на истину в последней инстанции. Я только задаю вопросы.
Ю. ТОЩЕВ. Газета «Рыбак Сахалина» № 04 от 2 февраля 2012 г.
