Рыбоохрану нужно вернуть в одни руки

В апреле профессиональный юбилей отмечают сотрудники системы органов рыбоохраны. Ее формирование началось 85 лет назад. К концу советского периода рыбоохрана превратилась в огромное и разветвленное Главное управление по охране и воспроизводству рыбных запасов и регулированию рыболовства Минрыбхоза СССР, подразделения которого охватывали все бассейны страны. Как строилась работа этого гиганта и в чем секрет его эффективности, вспоминает заслуженный работник рыбного хозяйства России Владимир Измайлов, возглавлявший Главрыбвод в 1987 – 1997 годах. В беседе с корреспондентом Fishnews он рассказал, какой самый объективный критерий оценки работы рыбинспекторов и почему в деле охраны рыбных запасов важно оставлять больше полномочий на местах.

– Владимир Абдурманович, рыбоохрана ассоциируется прежде всего с человеком в форме – рыбинспектором, но ведь функционал Главрыбвода не сводился только к тому, чтобы сторожить рыбу в водоемах ?

– Разумеется, как раз на середину 1980-х годов, с моей точки зрения, пришелся период наиболее мощного развития органов рыбоохраны. К тому времени была создана нормативная база по всем направлениям. За Главрыбводом закрепили очень широкие полномочия, вполне сравнимые с нынешними полномочиями Росрыболовства, за исключением науки. В эту систему входили непосредственно и рыбоохрана, и воспроизводство, и ихтиопатология, и регулирование рыболовства, и контрольно-наблюдательная служба... Ведь кроме борьбы с браконьерами и контроля за соблюдением правил рыболовства на Главрыбводе лежала ответственность за состояние рыбных запасов и среды их обитания.

Все эти функции были отработаны, налажено материальное обеспечение, подобраны кадры, как правило, с рыбохозяйственным образованием, и т.д. Большая заслуга в этом Ивана Васильевича Никонорова, который 17 лет руководил нашей организацией.

Главрыбвод в те годы хоть и подчинялся Минрыбхозу, но обладал большой автономией – 43 бассейновых управления, 23 тыс. работников, причем у нас были даже международные инспекторы, которые выходили в море и контролировали обстановку, например, в районе НАФО. Бассейновый принцип позволял сосредоточить все эти службы под одним началом и комплексно решать любые задачи.

Непосредственно на местах бассейновые управления возглавляли уникальные специалисты. Взять хотя бы Сахалинский регион. Геннадий Тимофеевич Кочетков – потомственный рыбовод, прошел всю школу от инспектора до директора завода, потом стал руководителем Сахалинрыбвода. При нем большое развитие получили и воспроизводство, и охрана, были построены быстроходные катера, запущен рыбоводный завод. Тогда удалось спасти многие лососевые реки, в частности путем запрета строить на берегу загородки для выращивания скота.

Или развитие краболовного промысла на Севере – ведь он возник только благодаря усилиям Главрыбвода. Еще живы люди, ветераны отрасли, которые в 1960-х годах лично перевозили крабов с Дальнего Востока в Баренцево море. Без специального оборудования, в мешках, в транспортных самолетах, в самых суровых условиях. И ведь довезли!

– Получается, закат Главрыбвода совпал с распадом СССР?

– Все началось несколько раньше. К сожалению, уже во второй половине 1980-х годов мы получили мощный удар. Я пришел начальником в 1987 году, и почти сразу пришлось заниматься защитой интересов органов рыбоохраны. В январе 1988 года вышло постановление ЦК и Совмина «О коренной перестройке дела охраны природы в стране», и с этого момента начались наши злоключения.

В созданный Госкомприроды СССР хотели передать функции Главрыбвода, связанные с охраной среды обитания, негативным воздействием антропогенных факторов на состояние водных объектов, да и в целом с контролем за использованием рыбных запасов. Хуже всего, что мы лишились не только части функций, но и специалистов, как в центральном аппарате, так и на местах. Правда, потом многие вернулись обратно.

Второй удар действительно последовал после 1991 года. Поскольку структура Главрыбвода была выстроена не по административному принципу, а по водоемам, с развалом Советского Союза от нее начали отваливаться целые участки. К примеру, на Азово-Черноморском бассейне действовал единый Азоврыбвод – он частично отошел Украине, а Крымчеррыбвод или Южкаспрыбвод – целиком ушли из Главрыбвода. То же происходило и на Балтике. Это и кадры, и материальные ресурсы, и взаимодействие, и информационные базы. Всей системе был нанесен колоссальный ущерб, и самое главное, управлению водными биоресурсами.

Мы справились, но это был сложный период, как для всей страны в целом, так и для органов рыбоохраны. В 1990-х годах очень многие направления работы тоже стали выпадать, и не только от того, что их кто-то перетягивал, а от того, что банально не хватало денег. Например, в составе Главрыбвода много лет была ихтиопатологическая служба. Мы отслеживали ситуацию с болезнями рыб в естественных водоемах, у нас были свои лаборатории. Сейчас из них сохранилась только одна – в Санкт-Петербурге. Остальные мы потеряли, потому что не было финансирования, не обновлялось оборудование, людям не выплачивалась зарплата и т.д. Приходилось как-то выживать.

Параллельно нужно было создавать новую нормативную базу, которая бы соответствовала новой конституции и новому государству. Чтобы адаптировать ее и привести в соответствие с реалиями, была проведена огромная работа. И все это время возникали предложения вовсе ликвидировать органы рыбоохраны с передачей их полномочий Минприроды.

Первый вариант закона о рыболовстве был подготовлен и принят Госдумой и Советом Федерации в 2001 году. Но благодаря влиянию определенных лиц в администрации президента на этот документ было наложено вето. Причем его проект рассматривался правительственной комиссией по законопроектной деятельности и получил одобрение. Но это не помогло, и закон о рыболовстве страна получила только в 2004 году.

– А обязанности по охране водных биоресурсов в море были переданы Пограничной службе?

– К сожалению, нападки на структуры Главрыбвода с целью отнять у нас функции, численность, и материальные ресурсы продолжались и в конце 1990-х годов. В частности, наши доблестные пограничники все-таки добились своего и получили, ни с кем не согласовывая, указ президента о передаче органов рыбоохраны по морским делам Пограничной службе.

Это сразу разорвало единую цепочку контроля по многим видам водных биоресурсов. Получилось, что, допустим, лосося в море охраняют одни, а на берегу уже другие. Плюс к этому, как я уже говорил, функции рыбоохраны, в отличие от пограничников, не сводились к постовой службе. Мы вели определенные наблюдения, учет вылова и другую околонаучную работу, внося большую лепту в изучение и оценку состояния запасов.

Когда я пришел в Главрыбвод, при оценке работы наших управлений и в целом рыбоохраны стал учитываться такой критерий, как состояние запасов в подконтрольных районах. То есть отчетность – сколько браконьеров задержано, протоколов составлено – это понятно. Но бассейновые управления должны отвечать за все – заниматься воспроизводством, охраной, средой обитания, правилами рыболовства и т.д. И если состояние запасов хорошее, значит, эта работа ведется на должном уровне.

В тот период роль органов рыбоохраны, особенно на внутренних водоемах, была главенствующей. Они, как правило, возглавляли промысловые советы и принимали оперативные решения на своем уровне, чего сегодня нет, все затягивается в центр. Я считаю, это неправильно: если мы не будем давать полномочия тем, кто работает на местах, мы и спросить с них не сможем. Они всегда будут ссылаться на указания сверху и отвечать, что ничего не решают.

Сегодня теруправления Росрыболовства в регионах приобрели достаточно высокий статус. Так почему бы не отдать им часть функций? А в некоторых сферах, таких как любительское рыболовство, вообще все. Разве московский начальник знает, кто в какой-нибудь тьмутаракани с какой удочкой сидит?

Кстати, в прежние годы в охране рыбных запасов нам очень сильно помогала общественность. Помимо штатных сотрудников рыбоохраны существовали общественные инспекторы. Мы собирали штабы, туда входили известные люди, и в целом отношение к нашей работе было уважительное. У нас были «голубые патрули», нам помогали рыболовы-любители и т.д. Но в начале 1990-х годов такое взаимодействие запретили, что, конечно, полный абсурд, и я много раз выступал, в том числе на площадке Госдумы, просил, чтобы это вернули. Эти призывы наконец услышали – в новом законе о любительской рыбалке участие граждан в охране водоемов отчасти восстановлено.

– Но с контролем морского рыболовства так не получилось?

– Если вернуться к пограничникам... На самом деле мы с ними очень хорошо работали, координировали действия, ежегодно проводили встречи на высоком уровне, подводили итоги, они нам очень помогали. Но вся отчетность – по вылову, по задержаниям, по наказаниям – оставалась за нами, а Погранслужба оказывала нам силовую поддержку. Но потом им оказалось этого мало, они захотели забрать себе все. В итоге морская часть ушла туда, что я до сих пор считаю неправильным.

Еще один эксперимент над отраслью был поставлен, когда органы рыбоохраны передали Россельхознадзору, а потом снова вернули в Росрыболовство. Хотел бы воздержаться от оценок, но решение однозначно вышло неудачным. Сам процесс передачи – сначала туда, а потом обратно, хоть и происходил под крылом одного министерства, оказался весьма болезненным, мы опять потеряли и кадры, и материальную базу.

На мой взгляд, и я всегда защищал эту позицию, наука, рыбоохрана, правила рыболовства, контроль – все должно быть в одних руках, это объективная необходимость. Многие не хотят понимать, что задача всего этого конгломерата – обеспечить работу рыбаков. Чтобы люди вовремя вышли на промысел, чтобы прогноз оправдался, чтобы был контроль за теми же рыбаками и они делали все в рамках правил рыболовства. А сегодня мы эту позицию размыли.

– Сейчас система управления рыболовством, включая рыбоохрану, переживает не лучшие времена. На ваш взгляд, какие еще изменения необходимы?

– Да, может показаться, что я нарисовал картину довольно критичную. Но тем не менее хотел бы сказать, что рыбоохрана до сих пор выполняет огромную работу по охране рыбных запасов нашей страны. Если бы ее не было, наверное, ситуация на водоемах была бы иной. Да, сегодня не хватает численности инспекторского состава и, может быть, где-то финансирования, особенно если речь идет о новой технике. В этом плане руководству отрасли, конечно, нужно искать источники дополнительных средств.

У территориальных органов агентства по рыболовству все-таки должна быть большая самостоятельность и больше прав в принятии решений. Особенно это касается открытия-закрытия промысла, ведь погоду и другие природные факторы нельзя спрогнозировать нормативными актами. Если рыба подошла раньше или в большем количестве, чем ожидалось, или не в тот район, мы принесем больший ущерб, если не выловим ее.

Еще один важный вопрос – это воспроизводство рыбных запасов. С моей точки зрения, должны быть и частные заводы, и государственные. Но ни в коем случае нельзя уменьшать количество государственных заводов. Потому что есть виды рыб, в том числе редкие, которые никогда не были объектом промысла. Кто о них позаботится? Только государство. И у него должен быть для этого полный набор инструментов – ученые, рыбоводы, отработанные технологии, производственные мощности и организационные возможности.

А вот компенсацией ущерба государству, наоборот, не стоит заниматься. Пусть возмещает тот, кто причинил вред. Если нужен для этого рыбоводный завод, пусть бизнес его строит и эксплуатирует за свои деньги, а государство будет только контролировать, как выполняются проектные показатели.

И наконец, к работе рыбоохраны надо шире привлекать общественность. Потому что сколько бы инспекторов мы ни собрали, все равно без поддержки общественности в деле сохранения рыбных запасов далеко не уйдешь.

По случаю юбилея хотелось бы пожелать нашим органам рыбоохраны успешной работы и контроля за водоемами. Чтобы рыбные запасы росли и процветали – на благо нашего населения. Надо просто грамотно управлять ресурсом, а рыба для того и существует, чтобы ее ловили все – и промысловики, и любители, не только как продукт питания, но и для отдыха и развлечения.

Анна ЛИМ, Fishnews

Апрель 2019 г.