– Андрей Владимирович, почему изменения в Лесной кодекс , вступившие в силу в июле 2019 года, представляют угрозу для водоемов, где нерестится рыба?
– В первую очередь потому, что изменяются категории защитных лесов. Если бывшие нерестоохранные полосы лесов попадут под вырубки, что в принципе возможно и уже начинает происходить в некоторых регионах, это чревато долгосрочными последствиями.
С отсутствием лесов по берегам рек сами реки мелеют и заиливаются, ухудшается водоток. Это негативно влияет на условия нереста ценных и особо ценных видов рыб, обитающих в этих водоемах, таких как тихоокеанские лососи и атлантический лосось (семга), различные виды сиговых и, естественно, осетровые.
Негативные последствия могут проявиться не через год или два, а спустя десятилетия. В целом по стране состояние водных объектов, особенно небольших рек в европейской части, далеко от оптимального. Небольшие реки и мелеют быстрее всего и исчезают. Вслед за ними сокращаются водотоки крупных рек. Это мы видим на примере той же Волги и ее притоков, где водность падает не только из-за зарегулированности реки гидротехническими сооружениями, соответственно, в разы снижаются и объемы вылова водных биоресурсов.
Особую опасность представляет то, что лесопромышленники заинтересованы в вырубках на территории этих бывших нерестоохранных полос лесов. По моему мнению, изменения Лесного кодекса именно в таком виде лоббировались ими в профильном комитете Госдумы и поэтому были приняты. В таких регионах, как Архангельская область, и в целом на Кольском полуострове, постоянно идет борьба за новые площади под вырубки. Это создает большую угрозу для атлантического лосося, дикие популяции которого и без того находятся не в лучшем состоянии и испытывают сильный пресс браконьерства.
На заседании Общественного совета при Росрыболовстве 16 июля я обращал внимание, что Рослесхоз уже издал приказ о предоставлении в хозяйственное пользование лесов бывших нерестоохранных полос в одном из архангельских лесничеств. Правда, не могу сказать, проводились ли там вырубки или еще нет. Но мои бывшие коллеги из WWF России были очень обеспокоены самим фактом выхода приказа. Совместно с «Гринпис» они обратились в Минприроды, в Рослесхоз, чтобы предотвратить издание подобных приказов в будущем и отменить этот акт.
Аналогичные ситуации возможны и в Сибири, и в Забайкалье, и на Дальнем Востоке – везде, где есть лес. Может быть, для Чукотки это менее актуально, поскольку там тундра, но для регионов, богатых рыбой, где еще остались леса вдоль рек, которые ранее находились в нерестоохранных полосах, это критично.
Стоит отметить, что в бывших нерестоохранных полосах сохранились девственные леса, ранее не подвергавшиеся вырубкам. Законодательство об охране этих территорий принято в СССР еще в 1958 году, и вплоть до изменения Лесного кодекса и вступления в силу этих поправок с 1 июля 2019 года оно действовало. Сейчас защитный статус этих лесов, за исключением тех участков, которые входят в рыбоохранные и водоохранные зоны, утрачен.
– А рыбоохранные и водохранные зоны эту защиту не обеспечат?
– Они охватывают гораздо меньшую территорию. По закону о рыболовстве максимальная ширина рыбоохранных зон для внутренних водных объектов рыбохозяйственного значения не превышает 200 метров. Это если водный объект отнесен к высшей категории, например, в нем обитают ценные и особо ценные виды водных биоресурсов. Для водоохранных зон критерии аналогичные. Более того, сейчас в рамках «регуляторной гильотины» есть намерение упразднить рыбоохранные зоны, оставив только водоохранные – именно потому что по размеру и основным защитным функциям они совпадают.
Для сравнения – средняя ширина нерестоохранных полос леса была до километра, а общая площадь таких лесов составляла порядка 56 млн гектаров. Сейчас охранный статус рыбоохранных и водоохранных зон распространяется примерно на 6 млн гектаров леса, получается, остальные 50 млн гектаров его потеряли.
– На заседании Общественного совета замруководителя Росрыболовства Василий Соколов говорил, что изначально планировался перевод нерестоохранных полос в рыбохозяйственные заповедные зоны. На ваш взгляд, это бы решило проблему?
– Собственно, в решении Общественного совета такая рекомендация отражена. Но здесь не все так просто. На мой взгляд, когда существовала возможность перевести все прибрежные участки леса в другой статус с определенной степенью защиты, например в рыбоохранные зоны, изменив закон о рыболовстве и увеличив их до ширины нерестоохранных полос, этого сделано не было.
Затем Росрыболовство решило перевести бывшие нерестоохранные полосы в рыбохозяйственные заповедные зоны (РХЗЗ). Проблема в том, что статус РХЗЗ уже определен – и в законе о рыболовстве, и в соответствующем постановлении правительства. Более того, в феврале 2020 года был издан приказ Минсельхоза о критериях, порядке установления и паспорте РХЗЗ. Он подразумевает подготовку особого биологического обоснования для установления рыбохозяйственной заповедной зоны, причем для каждой конкретной РХЗЗ это должно делаться отдельно.
– То есть для каждой нерестовой реки потребуется такое обоснование?
– Для каждого водного объекта, который предлагается сделать рыбохозяйственной заповедной зоной. С учетом количества и площади водных объектов, на которых ранее существовали нерестоохранные полосы лесов, на это потребуется очень много времени. Но момент, когда можно было все бывшие нерестоохранные полосы лесов разом перевести в те же рыбоохранные зоны, без установления критериев, порядка, паспорта и прочего, уже упущен. В принципе на заседании Общественного совета это подтвердил и замруководителя Росрыболовства Василий Соколов. И кстати, он тоже не смог ответить на вопрос, сколько времени займет перевод этих территорий в индивидуальном порядке.
Дополнительно я консультировался у специалистов департамента правового обеспечения Минсельхоза. По их словам, общий переход уже невозможен, поскольку изданы дополнительные приказы по развитию рыбохозяйственных заповедных зон. Значит нужно действовать по установленному порядку. По идее этой работой будут заниматься научные институты совместно с другими подразделениями Росрыболовства, но боюсь, что она займет не один десяток лет.
К тому же выяснилось, что отсутствуют картографические материалы с нанесенными границами нерестоохранных полос лесов. А эти сведения необходимы для биологического обоснования, которое включает координаты, границы и размер будущей РХЗЗ. Рослесхоз утверждает, что у него нет этих материалов в полном объеме по всем регионам. Их придется или где-то искать или заново собирать. Насколько я знаю, Росрыболовство ставило своим территориальным управлениям задачу, определить эти участки и их координаты, но результаты были не везде.
Хотелось бы отметить, что у России нет опыта создания рыбохозяйственных заповедных зон. Хотя эта работа ведется уже более десяти лет, ни одной РХЗЗ в нашей стране так и не появилось. Это новый инструмент определения защитных территорий, прилегающих к водным объектам. Насколько будет успешен опыт его применения, пока судить трудно.
– Тогда какие шаги может предпринять государство и рыбацкое сообщество, чтобы минимизировать угрозу нерестовым рекам?
– Думаю, что обсуждение, которое проводилось в рамках Общественного совета, вполне отражает общее мнение его участников. Они высказались за необходимость сохранения этих нерестоохранных полос лесов, сохранения водности рек и других водоемов, где обитают ценные и особо ценные виды водных биоресурсов. И я считаю абсолютно правильным решение обратиться в первую очередь к регионам, к руководителям субъектов Федерации, которые могут проконтролировать, чтобы вырубки не производились в бывших нерестоохранных полосах лесов.
Следующий шаг – это обращение в Рослесхоз, которому нужно установить пусть даже негласный мораторий и не выдавать разрешения на вырубки до того момента, пока эти нерестоохранные полосы не получат новый защитный статус уже в рамках рыбохозяйственного законодательства. Раз лесное законодательство вывело эти участки из категории защитных лесов, то обязательства по их защите, как мне кажется, должны взять на себя Министерство сельского хозяйства и Федеральное агентство по рыболовству.
Это первые и наиболее важные шаги. В дальнейшем, если Росрыболовство сможет это организовать, потребуется планомерная работа по созданию рыбохозяйственных заповедных зон, результатом которой должно стать придание охраняемого статуса бывшим нерестоохранным полосам лесов.
– А в целом можно ли оценить влияние лесов на рыбные запасы – не только с экологической, но и с экономической точки зрения?
– Как раз на эту тему мы с моими бывшими коллегами из WWF России и ВНИРО выпустили статью, показывающую важность нерестоохранных полос лесов для сохранения ценных видов водных биоресурсов. В частности, было отмечено, что на протяжении уже почти 20 лет в России не проводится специализированных исследований той роли, которую леса в береговых полосах играют для сохранения водности водоемов и сохранения рыбных запасов. Почему-то у нас эта тема подзабыта и не разрабатывается должным образом, хотя в других странах ей уделяется достаточно большое внимание.
Что касается экономики, в принципе существуют специальные методики, которые рассчитывают ущерб на будущее – ущерб от недополученной прибыли рыбного хозяйства. На мой взгляд, для таких важных объектов, как нерестовые реки, необходимо проводить специальные исследования и расчеты, а не выдавать сразу лицензии на вырубку или другую хозяйственную деятельность. Кстати, при принятии поправок в Лесной кодекс экономические потери рыбохозяйственного комплекса от того, что вырубят лес в нерестоохранных полосах, никто не считал.
Для России очень важно сохранение естественных нерестилищ ценных видов рыб, особенно если речь идет о тихоокеанских лососях. Во всем мире мы остались, наверное, единственной страной, у которой есть свои дикие запасы лососевых, воспроизводящихся большей частью на естественных нерестилищах. В большинстве стран популяции поддерживаются за счет искусственного воспроизводства. Поэтому давайте беречь то, что у нас есть.
Анна ЛИМ, Fishnews
Август 2020 г.
