СТЕНОГРАММА пресс-конференции главы Федерального агентства по рыболовству Андрея КРАЙНЕГО в аэропорту 18 июня 2009 г. |
– Андрей Анатольевич, откуда возьмутся квоты для 27 судов, которые передают Росрыбфлоту?
– Ну, во-первых, вы не забывайте, мы же недолавливаем. У нас по прошлому году освоение было 65 %. Вот этот объём остался в море – тот, который мы могли и должны были изъять. И это, соответственно, говорит о нерациональном использовании рыбных ресурсов. Это первое.
Второе. У нас есть такие ресурсы, которые вообще не работают на сегодня. Ну, скажем, кальмар просто не поднимаем. Глубоководный краб — улов есть, работает компания «Восток-1», дальневосточная, одним кораблём. У нас есть сайра недоловленная. Масштабы её по учёту измеряются от около полутора сотен до двух тысяч тонн. Вы понимаете, что происходит неравномерное использование водных ресурсов? С одной стороны, краб камчатский зимний находится под промышленным и браконьерским прессом, и популяция начинает падать. С другой стороны, есть виды водных ресурсов, которые мы вообще не осваиваем или осваиваем на смешные 5-10 %. Вы не забывайте, что в законе сказано, что если 2 года подряд вылавливаешь свою долю квот меньше, чем на 50 %, то государство имеет право у такого нерационального пользователя квоту изъять, выставить её на аукцион и продать другому, более эффективному. Так что возможностей для наделения долями квот новой компании очень много. Это первое.
Второе. Не забывайте о том, что компании, которые мы создаём, базироваться будут здесь, а не где-то в Африке или на Луне. Это, очевидно, – те же самые рабочие места, это экипажи, это социальная напряжённость или не напряжённость.
И следующее: почему очень важно развивать ситуацию, управляемую под контролем гарантии сотрудников РФ. Это не только важно, потому что страдают люди, которые не получили работу сегодня, это не только важно потому, что флот, ну, наверное, самый современный на Дальнем Востоке, я имею и 12 яросуловов Акроса. Я не буду называть, кто там был виноват в той давней истории, но все участники этой истории – и с одной стороны баррикад, и с другой стороны баррикад – поставили под сомнение сам принцип распределения квот таким образом. Т.е. государство за свои деньги этот флот строит и передаёт рыбакам в пользование или в лизинг с тем, чтобы рыбаки постепенно имели новые корабли. Сейчас мы подошли к такой ситуации, что если мы не будем ничего принимать для постройки ярусного флота, то к 2020 году мы сможем ловить, просто физически поднимать на 1 800 000 тонн меньше, чем сегодня. Всё.
Понятное дело, что основной удар придётся на Дальний Восток. В Приморском крае, например, из всего флота останется 3 корабля. Три штуки. Почему? Потому что флот просто развалится, он уйдёт на излом. Некому строить. Понятное дело, что не все компании даже сегодня, даже в условиях десятилетнего выделения квот могут позволить себе строительство нового флота, вот так взять – и сразу выложить деньги, особенно в условиях кризиса. Тем более тогда, когда очень большие кредиты. Значит, нужна иная схема. Мы убеждаем руководство страны, что нужна схема, при которой государство построит эти суда и передаст их на условиях лизинга пользователям. И тут, что мне нравится, эта давняя история с ярусоловами. В результате правительство говорит: мы уже на эти грабли наступали, построили, денег мы не получили, если так пойдёт и дальше, то не увидим и квот. Поэтому нам нужна ясная и прозрачная схема, т.е. мы предлагаем, что будем давать эти суда под залог долей квот, которыми рыбаков наделили. И говорим: «Товарищ, вот у тебя есть 10%-я квота. Делай квоту. Хочешь, нужен флот — вперёд!». Это крупные компании. Конечно, это океанический промысел, но тем не менее. Нужен флот – закладывай в банк доли квот, и поехали. Тогда у нас не будет таких ситуаций, как сегодня. Потому что ведь все слышат только одну сторону – страдающих рыбаков, которые говорят: «У нас стоят корабли, страдают экипажи». Но есть и другая сторона. У нас есть министерство финансов, есть Внешэкономбанк, которые говорят: да, правда, и мы тоже сочувствуем, но деньги-то надо платить, ведь флот был передан, новый-новый, но вы же с 2001 года не выплатили ни одной копейки. И начинается по кругу. И чтобы этого не происходило, сейчас ситуацию бербоут-чартерного флота государство взяло под контроль, а работать в Росрыбфлоте будут те же самые экипажи, что и прежде.
— Когда они выйдут на промысел?
— Ну, вы знаете, нужен целый ряд документов. Если бы всё зависело от моей подписи, прошло бы завтра, не завтра — в январе. Но нужна поправка в закон. Надеемся, что в течение лета мы этот вопрос закончим. Хотелось бы быстрее, но понимаете, есть разные векторы. Есть разные силы, которые направлены в разные стороны.
— Но, учитывая государственные интересы, нельзя как-то ускорить? Флот ведь, современный и высокопроизводительный, стоит!
— Вы считаете, что всех чиновников объединяют государственные интересы? Увы. Более того, не всех рыбаков объединяют рыбацкие интересы. Это у нас наиболее часто проявляется на Камчатке, когда одни рыбаки просят одного, а другие ровно противоположного. Понимаете, когда я говорю: «Коллеги, так вы сами между собой определитесь».
— Просто Камчатка – одно, Приморье — другое.
— Нет, нет, на Камчатке. Ладно бы Приморье — другой вопрос. Здесь речь идёт о Камчатке. Приморье понятно, здесь логика есть какая-то, а когда просят противоположных вещей… Но то же самое в Астрахани происходит. Приезжают одни рыбаки, тельняшку рвут на груди: «Сделайте, ради Христа, так!» Через день прибегают другие – так надо и вот так надо сделать. Но, увы, лишь личные интересы объединяют людей.
— Скажите свою личную позицию по поводу дрифтера.
— Позиция у меня очень простая. Есть дрифтерный промысел. Он был всегда. Люди, которые рассказывают вам ужасы о дрифтерах, лукавят сознательно, потому что с точки зрения технологии, любой ставной невод — это дрифтер. Не надо мотать головой. Поверьте мне. Лев Николаевич (обращается к Бочарову – Прим. ред.), у нас есть пресноводные водоёмы, где другим способом мы вообще нигде ничего не возьмём.
Директор ТИНРО-Центр: — Да.
К.; — Вот я коллегам рассказываю, они не верят. Скажите, пожалуйста, с точки зрения технологии изъятия, любая ставная сеть — это дрифтер?
Директор ТИНРО-Центр: — Ну, дрифтер…
К.:— Это не только и не столько то, о чём пишет Борис Александрович, дай бог ему здоровья, Невзоров. Это не только 15-километровые порядки, которые мешают подходить, как вот считается, нерке с его участка – с его участка, конкретно. Это первое. Второе, у нас есть две идеологии пропуска лосося в принципе, две в мире. Одна – американская, американо-канадская, другая – советская, не российская. Мы ловим рыбу в реке. Мы ловим рыбу на икру. Американо-канадские рыбаки работают короткими, не такими длинными, но дрифтерами работают. Успешно, кстати.
— У них не дрифтерные сети, у них ставные сети на возаках. Это большая разница.
— Они, извините, ловят рыбу на мясо. Что происходит у нас сегодня? Мы, учитывая наши отношения с Японией, не можем, это не правильно, это не выгодно для страны запретить им, японцам, ловить в нашей экономической зоне, потому что мы с большим усилием в 1984 году их в эту зону затащили, мы. Потому что они ловили большую часть в Охотском море, в бублике. И брали они там, кстати сказать, по статистике до 150 000 тонн абсолютно бесконтрольно. И мы никакого воздействия на них оказать не можем юридически. Сегодня, сейчас, здесь у нас в этом году, во-первых, количество кораблей сокращено. Их когда-то было 200, сейчас работает 31. И начинали мы им давать от 40 000 тонн. Сегодня это 6,5 тыс. тонн примерно. Почувствуйте сразу, это в 7 раз меньше. Другое дело, когда мне говорят, понимаете, аргументы противников дрифтера сводятся к тому, что слабо осуществляется контроль за этим промыслом. И с этим я согласен абсолютно. Значит, горбушу выбрасывают, и знаем мы как. Выбрасывают порожняк второго сорта. Но к самому способу промысла это не имеет никакого отношения. Нельзя запрещать столовые ножи к продаже на том основании, что какой-то идиот взял и зарезал этим ножом жену. Понимаете, тут то же самое. Промыслов не бывает хороших или плохих. Их надо регулировать.
— Но наверное, ещё учитывать географические и прочие особенности региона.
— Когда мне рассказывают, что… Помните, была такая национальная компания по защите бельков: дети тюленей, они такие симпатичные, а вы их там лопатой. А потом выяснилось, что это не поморы, а канадцы. Показывают кадры канадской зверобойки, а говорят что это наши архангельские поморы. Архангельские поморы 4 года не занимаются этим. Но дело не в этом. Жалко, жалко, жалко. Я говорю, жалко, но давайте тогда не будем есть цыплят. Жалко, цыплёнок, по-моему, существо прекрасное. Давайте не будем есть цыплят, ягнят. Но мы так устроены. Человек – биологическое существо.
Надо ставить вспомогательные устройства, безусловно, надо сокращать порядки. Конечно, надо контролировать. Но тогда мы говорим: давайте посадим рыбинспектора. И он нам ответит, выбрасывают или не выбрасывают, но это технология контроля. Это другое. Тогда находится корабль, который подходит или не подходит, пограничный, да наверное, в это время, пока не проверяли того или иного пользователя японского, наверное, они в это время везут. Поэтому, я считаю, что никакого вреда нет, а что самое главное – статистика не подтверждает. А главное – вот эти рассказы о том, как сотни посёлков прибрежных оказались без работы. Это было, было. Только когда? Когда Япония работала в Охотском море. У нас сегодня в этом году 398 000 т подходов лосося на Дальнем Востоке, в прошлом году было 246 000, в 2007-2006 — 30-39 тысяч. Мы сегодня с вами имеем рекордный подход за 100 лет. Нерки больше в Озерной? Больше. У нас же наблюдения многолетние. Слава Богу, у нас Митрохин занимается этим… 20, 30, 40. Покажите мне взаимосвязь: вы работаете дрифтерами — падает популяция? Не падает. Вот о чём речь. Другое дело, что надо давать рыбе зайти в устье, надо правильно ставить порядки, они должны быть короче. Но это всё технология. Это не вопрос плохого или хорошего промысла. Можно БАТМы запустить в «прибрежку».
— Мы запускали их.
— Совершенно справедливо, и что там останется? Одно дно каменистое? И что теперь? БАТМы плохи? Давайте их запретим, порежем. Вопрос регулирования рыболовства — это один вопрос. А вопрос, вред или не вред от дрифтерного или другого иного промысла, вообще так не стоит. Промысел не вреден и не полезен сам по себе.
— Андрей Анатольевич, по Конвенции 1992 года запрещён специализированный промысел в открытом море.
— Ничего в Конвенции по этому поводу не написано. Внимательно почитайте.
— Специализированный промысел лосося в открытой части Тихого океана. Я говорю о том, что определено, что наносит вред.
— В открытой части Тихого океана – да.
— А какое принципиальное отличие?
Директор ТИНРО-Центр: — Андрей Анатольевич, вы рассказали лучше любого доктора наук. Я целиком и полностью подписываюсь под вашими словам, потому что я тоже придерживаюсь той же точки зрения, что человечество, даже когда первую рыбу или первого зверька съело, вот тут уже начался вред природе. Давайте остановимся, тема не интересная. Назад в пещеру. Ещё в Х1Х веке эта философия была.
— Никто этого не предлагает.
— Тогда о чём мы спорим? Мы спорим только о том, что если промысел регулируется плохо, если Правила рыболовства несовершенны, их нужно совершенствовать, а не принимать закон. Ведь в чём разница в позиции агентства и учёных с некоторыми законодателями? Закон, по нашему мнению, принимать не нужно, это очень неудобная форма для регулирования промысла, а вот в Правилах рыболовства существует специальная норма. Давайте думать, как усовершенствовать меры регулирования сроками, орудиями лова, условиями ведения промысла, силовыми и судовыми установками, инспекторскими проверками и ещё существует много других способов, которые регулируют промысел. Почему мы эти механизмы отметаем, они что, себя на других промыслах не оправдали? Может быть, ярусный промысел намного гуманнее?
— Так почему на дрифтерном промысле этого не существует?
—Экологически более безопасный.
— Это ваше утверждение.
— Это не моё утверждение.
— Когда мы начинаем объявлять, что будем создавать дрифтерный промысел…
— Да не будем мы его создавать. Он существует в России.
— Извините, раньше это называлось – государственный мониторинг запасов тихоокеанских лососей. Это был сильнейший аргумент против общественности, которая говорила, что промысел есть. Значит, не было промысла, а сейчас будет. И для этого мы поставили телегу впереди лошади. Надо было сначала урегулировать его, создать систему контроля и всего прочего, а потом создавать этот промысел.
К.: — Об этом никто не спорит. Речь идёт о том, что меры регулирования, может быть, запаздывают, несвоевременно приняты, несовершенны. С этим можно согласиться, это нужно обсуждать. Но не регулируют промыслы федеральными законами. Нельзя этого делать.
Понять, какие разделы и правила руководства нуждаются в улучшении и изменении, можно только эмпирическим образом. Только путём реализации этих правил. Тогда мы увидим, где жмёт, где не жмёт, где надо менять. Если вы напишите книжку, которая будет лежать на полке, вы никогда не поймёте, что там совершенно, а что нет. Поэтому я проблем никаких не вижу. Более того, будет сделано НТС и будем обсуждать, как регулировать этот промысел.
Я не очень понимаю проблемы, если честно. Если убрать эмоции, крики по поводу разорённых, я не про кого-то конкретно, я про то, что видел в прессе… Меня всегда смущает, когда за правое дело начинают бороться с помощью денег. Меня это как-то настораживает. Когда размещают публикации за деньги в газете, меня это смущает. Нельзя правое дело делать неправедными способами. Причём, когда я говорю за деньги, я говорю это совершенно ответственно, я чеки имею ввиду. Понимаете, когда в «Российской газете» выходит публикация, и «Российская газета» говорит, что поместили на правах рекламы… А за то, чтобы снять площадь на правах рекламы к этой публикации, которая на правах рекламы, ещё 15 тысяч долларов заплатить. Замечательно! Это первое. Второе, какие будут гарантии, что остаётся? Ни один учёный, биолог, сколько пресс-конференций проводилось, ни один не сказал, что этот промысел вреден.
— Андрей Анатольевич, а нас на штаб путины пустят?
— Я не вижу причин этот вопрос пропускать, нет никаких военных тайн. Хочу сказать к слову, попутно, предваряя о путине, судя по тому, что мы видим сейчас на Камчатке, судя по тому, как она идёт, мы полагаем, что мы не ошиблись. Всё подтверждается пока. Если кто не знает, то мы рассчитываем на рекордный улов. А дрифтер был в прошлом году. Вы знаете, мы говорим о том, что учёные полгода назад дали прогноз о том, что будет рекордный за последние 100 лет подход. Если бы дрифтер оказывал влияние и в прошлом году эту нерку выловили, то что бы было сегодня и тогда, и в прошлом году, и в позапрошлом.
Директор ТИНРО-Центр: – Я только одно могу добавить. Все, кто обеспокоены судьбой нерки, дайте предложения в Правила рыболовства. Сейчас идёт сбор предложений о том, как регулировать этот промысел. Я их пока не вижу. Собирают их у нас, в ТИНРО.
— В прессе это не объявлялось.
Д.: —Да, билборды мы не растянули.
К.: — Объявляли рыбопромышленникам. Природоохранная общественность только рада принять участие.
— Но профессионалы занимаются.
— Я вот только что вам сказал под диктофон. Займитесь, давайте. Когда нам говорят, запретите, а мы знаем, что американцы в этот момент увеличивают дрифтерный вылов, у меня возникает ощущение, что речь идёт вообще о борьбе за рыбу. Понимаете, есть такая мудрость, о чём бы мы с вами не говорили, помните, речь всегда идёт о деньгах. Понимаете, есть такое опасение. У них есть такой интерес, и я вам честно скажу, они этого особо и не скрывают. И уж они-то не собираются ничего отменять. Да, короче, порядки у них. Но это не дрифтер?
— Там больше млекопитающих и птичек в разы.
— Есть технические способы отпугивания. Есть штрафы, всё это можно сделать.
