«Инвестиционные квоты — это путь в никуда»: продолжение дискуссии

На сегодня сложно найти более актуальную тему для дискуссии в рыбном хозяйстве, нежели инвестиционные квоты. Полностью разделяю мнение, которое заслуженный работник рыбного хозяйства Вячеслав Зиланов изложил в статье «Инвестиционные квоты — это путь в никуда». Но понимаю, что против таких железных доводов уже выстроена целая стена нормативных документов. В преддверии новой инвестволны хотелось бы усилить голос Вячеслава Константиновича, призывающий к здравому смыслу.

Неестественный вид и монополии

Относительно недавно в отраслевом законодательстве обосновался неестественный, по сравнению с другими, вид квот — инвестиционная квота. Неестественный потому, что каждому виду квот в законе соответствует и вид рыболовства, к примеру промышленное или любительское, рыболовство в научных целях и даже в целях обеспечения традиционного образа жизни коренных малочисленных народов Севера. Все эти виды рыболовства связаны с определенным видом квоты.

Когда вид квоты соответствует виду рыболовства, сохраняется понятие рыболовства, закрепленное в пункте 9 части 1 статьи 1 основного отраслевого закона. Однако в данном определении ничего не сказано, например, о судостроении или комбинатостроении, постройке портов и холодильников — тех направлениях, под которые совсем недавно стали резать общий допустимый улов. Само название закона «О рыболовстве и сохранении водных биоресурсов» теряет свою однозначность, и его, пожалуй, стоит откорректировать с учетом нового подхода. Как вариант, назвать закон «О рыболовстве, сохранении водных биоресурсов, судостроении и прочих инвестициях…».

Ветераны отрасли помнят, что такой подход предоставления квоты добычи водных биоресурсов под какую-нибудь государственную задачу или проблему уже был опробован на заре новой России и показал себя крайне негативно.

Хорошо помню, как в начале 90-х администрация Приморского края наделяла квотами минтая, например, детский садик для его ремонта или казачество для его регионального развития.

Наше предприятие также имеет опыт решения государственной задачи за приоритет в доступе к ресурсам. Когда мировое сообщество потребовало локализовать угрозу от затонувшего атомохода «Комсомолец», Госкомитет по рыболовству в начале 1995 года по поручению правительства РФ обратился ко всем краболовным компаниям с предложением. Перед ними была поставлена задача в обмен на квоту краба создать производство природного биополимера хитозана, имеющего уникальную способность связывать радиоактивные изотопы. И только наше предприятие откликнулось на этот запрос государства. В течение двух лет был переоснащен флот, создано два завода с заданной производственной мощностью. Но когда пришло время выполнить обязательства и государству, нам ответили, что международный вопрос как-то поутих и мы можем сами решать, что делать с произведенным хитозаном. При этом квот никто так и не добавил и лимиты краба к тому времени уже, наоборот, начали сокращать: ресурс переживал свой исторический спад. Хитозановые мощности не нашли рынка сбыта. Спустя пять лет не только из-за этого, но, главное, из-за огромных потерь в борьбе за ресурсы на аукционах 2002-2003 годов это наукоемкое, но не связанное непосредственно с промыслом производство пришлось ликвидировать.

Конечно, ситуация в стране того времени заставляла искать разные формы решения назревших вопросов, но в итоге такие наделения квотами для целей, не связанных с рыболовством, были признаны вредными для отрасли. Да и страна научилась решать острые проблемы цивилизованным способом. Почему же сейчас тот же портрет, только в профиль стал вновь актуален?

Вячеслав Зиланов указывает на целый ряд инструментов, которые были и есть в распоряжении государства для достижения целей развития того же судостроения или портовой инфраструктуры, но они остались лежать на полке. Почему, позволит ответить время, но нельзя отрицать, что «инвестиционный подход» позволил отстранить большую часть конкурентов в борьбе за обладание правами на добычу водных биоресурсов. Даже обычный аукцион был бы честнее, не говоря о простом повышении платы за пользование ресурсом.

Конкурентные механизмы в рыбном хозяйстве до 2019 года работали исключительно хорошо, и их можно поставить в пример многим сырьевым отраслям. Закон заставлял расставаться с ресурсом, если обладающий правом на добычу не обеспечивал эффективного освоения. Росморрегистр требовал безопасного состояния флота, рынок — качества продукции и адекватной себестоимости, а регулятор — обязательного освоения квот, что также заставляло вкладывать средства в развитие производства, в обновление и модернизацию флота. Дополнительно действовал уникальный, по своей сути, механизм, поощряющий успешные предприятия: на новый договорной период пользователь наделялся квотами по «историческому вылову».

Никак не могу вспомнить момент, когда именно произошла подмена понятий: «исторический вылов» стал звучать по-иному — «исторический принцип». После этого механизм начал исчезать: сначала он пропал в законе, потом договоры просто переписывали с прежними долями, а в итоге пошли обвинения в обладании правом на ресурс как в чем-то неправомерном.

Именно история вылова имела ценность: по данным рыбохозяйственного реестра суммировался весь объем добычи предприятия и выводилась его доля в общем вылове всех предприятий за время действия договора, затем этот процент указывался уже в договоре на новый период. Таким образом, если твое предприятие осваивает предоставленный государством ресурс полностью, а твои коллеги по промыслу не столь эффективны, как ты, то в новом договорном периоде у тебя квота и, соответственно, ресурс увеличивались! При таком механизме пятилетний срок действия договоров для успешного предприятия был более предпочтителен, нежели сегодняшний пятнадцатилетний. В результате рыбацкие предприятия, которые не выдерживали рыночных условий, меняли собственников, проходили слияния или выделения. Изъятые за неосвоение квоты выставлялись на обычные аукционы. Их, кстати, в предыдущем десятилетии было более 20, и на них было разыграно почти 700 лотов различных биоресурсов, включая 53 крабовых лота общим объемом более 9 тыс. тонн.

Больше вызывало удивление, когда предприятие оставалось в «одних руках», сохраняло имеющиеся квоты и продолжало самостоятельно развиваться, но вместо ордена за отличную конкурентную среду отрасль получила неуд от антимонопольного органа. Сразу после такой оценки в целях повышения конкурентной успеваемости был избран инвестиционный механизм, а он, как известно, предполагает наличие инвестобъекта. Однако инвестиционный объект требует значительного объема водного биоресурса, предоставленного под него, а значит, малый бизнес и даже средний остаются «за входом в аукционный зал».

Вместе с тем такой подход прямо противоречит части 1 статьи 14.1 отраслевого закона, которая говорит о защите конкуренции и запрете монополизации. Почему-то оценка со стороны антимонопольного органа результатов инвестиционного подхода в распределении ресурса на сегодня остается удовлетворительной, хотя Счетная палата и усомнилась в этом и обозначила ряд вопросов. Итоги первой инвестволны в цифрах исключают любую дискуссию на эту тему, ведь ресурс от семи десятков пользователей сосредоточился в сырьевом портфеле 21 компании, а если учесть их аффилированность, то всего 11. Что же это, если не монополизация?

Вопрос с перераспределением ресурса понятен, но, может быть, экономика отрасли выиграла от данного подхода?

Обобщения и мировой рынок

Как известно, отрасль сильно интегрирована в мировой рынок рыбопродукции и зависит от его конъюнктуры. По объективным причинам две трети продукции уходит на экспорт. Морепродукты, те же крабы, почти все поставляются за рубеж. Конкурировать легче, когда твоя экономика менее затратная, особенно если брать во внимание стоимость основных средств, которыми являются для рыбаков промысловые суда — они могут быть новыми или бывшими в эксплуатации.

В ситуации с новостроем не все так однозначно. «Новое судно хорошо, а старое плохо», — утверждают сторонники инвестквот, но это очень грубое обобщение. В свое время Б. Дизраэли говорил: «Все обобщения ложны. В том числе и это». Обобщения исключают детали, но именно в деталях раскрывается суть вещей и самого процесса. Какое из двух судов лучше, может точно ответить только Российский морской регистр судоходства. Если необходимо, переведет ответ на язык цифр.

И для специалиста время существования машины или механизма мало что значит, если нет конкретных характеристик или сравнительных данных о ее возможностях. Обобщая характеристику предмета «новый — старый», можно легко манипулировать понятием качества, но только Регистр может точно охарактеризовать техническое состояние судна. Помню, в 93-м году видел два СДСа у причала комбината на острове Попова. Этим судам не было и трех лет от постройки, но они полностью превратились в металлолом, виной тому были два фактора — низкое качество металла и отсутствие должного ухода. В то же время видел японские шхуны, которым было по четверть века, но, по данным Регистра, износ корпуса составлял всего 3%! Поэтому в обновлении флота и его ревизии необходим инженерный подход, определяющий техническое состояние, а не возраст судна.

Помимо технических характеристик судов важное значение в рыночных условиях имеют их стоимостные показатели. Для участия в программе инвестквот нужно строить судно в России. Но если сравнить предложения от отечественных верфей с новыми судами, построенными на верфях иностранных коллег, соотношения в затратах удивляют.

К примеру, Амурская верфь предлагает к постройке краболовное судно стоимостью 29 млн долларов. Между тем всего несколько лет назад японская верфь из Хакодате предлагала нам судно аналогичного измерения с полной готовностью к промыслу, и его стоимость составляла 9 млн долларов. При этом срок постройки был менее года. Только этот порядок цифр говорит о троекратном перевесе, а если прибавить кредиты банков, учесть срок ввода в эксплуатацию и даже оставить без комментариев вопрос качества, становится очевидным, что рыбацкое предприятие ставится в заведомо неконкурентные условия на мировом рынке, а судостроительная отрасль попадает в исключительно благоприятные условия.

Выходит, одна отрасль живет за счет ущерба для другой. Но сможет ли судостроительная отрасль, когда закончатся инвестобязательства рыбаков, существовать самостоятельно, без искусственно созданных условий, — большой вопрос. На него также ответит время, а обладателей инвестквот и тех, кто профинансировал их в этом проекте, должны заставить задуматься конкурентные риски на мировом рынке.

Потери или доходы

Но если ни те, кто потерял, ни те, кто приобрел, пока не выиграли, то, может, государство получает некий синергетический эффект от такого рода столкновения интересов и созданных мотиваций?

Сумма собранных средств от крабовых инвестаукционов значительная и составляет порядка 144 млрд рублей. Сумма обязательств с постройкой судов — это порядка 82 млрд рублей, что также сгенерирует отчисления. Однако все эти средства изъяты из отрасли, и надеяться на то, что налоговые отчисления в местные бюджеты останутся на том же уровне, вряд ли приходится. Инвесторам теперь нужно обслуживать колоссальный долг, а это снижает прибыль, к тому же и предприятия, потерявшие квоты, остались без половины дохода — снова минус для местных бюджетов. Конечно, для точных цифр нужен хороший финансовый анализ, какие бюджеты и сколько потеряли, но региональный, по своей структуре в рамках Бюджетного кодекса, теряет больше всех.

Опыт аукционов 2002-2003 годов показал, что во время и после них усилился пресс на сам ресурс, предприятия стремились как можно быстрее вернуть вложенные средства. ОДУ крабов начал снижаться, наука давала неутешительные прогнозы, пришлось закрыть промысел в подзоне Приморье и на Западной Камчатке, запрет действовал с 2008 по 2013 годы. Подобное происходит и сейчас, всего через два года после инвестиционных аукционов, промысел камчатского краба в Приморье вновь остановлен.

Шельфовые крабы крайне уязвимы в плане стабильности запаса, отчасти это связно и с тем, что воспроизводство ресурса и промысел территориально близки и разделены только временем, это бьет по молоди. Далее следует снижение запаса или даже остановка промысла и в итоге потери для всех: предприятий, банков, бюджета. Даже высокая маржинальность продукта не покроет вложенные средства, если ресурс будет выведен из промысла, и это значительный риск. Особенно он возрастает, если науку начинают делать заложником ситуации. Понятно, что в любой методике оценки запаса есть возможность выбрать между оптимистическим или пессимистическим прогнозами, и здесь важно не поддаться влиянию уже написанных бизнес-планов, которые служат обеспечением банковских кредитов: все-таки природа живет по своему циклу и может жестко ответить, если его проигнорировать.

Неправильная дробь крабовых аукционов

В случае с крабами на шельфе риски понятны, но, по крайней мере, их высокая товарная стоимость вселяет в инвесторов надежду. Но как же так произошло, что самые дешевые из морепродуктов — глубоководные крабы — заинтересовали инвесторов? Возможно, ответ кроется в несовершенстве нормативной базы. Если посмотреть на результаты аукционов по шельфовым и глубоководным крабам, вырисовывается интересная картина. Аукцион по 35 лотам, включающим квоты вылова крабов шельфа, прошел без повтора и под обязательства построить флот на 70 млрд рублей. Торги собрали 142,2 млрд рублей, в итоге соотношения получается правильная дробь — 1/2.

Аукцион по глубоководным крабам завершился только с шестой попытки и только тогда, когда начальная цена была снижена почти втрое, за 6 лотов с обязательствами по постройке флота на 12 млрд рублей собрали всего 1,8 млрд рублей, в итоге соотношения цифр имеем неправильную дробь 6/1!

Как же так, инвесторы при обязательствах в 12 млрд рублей остановились в своем желании обладать ресурсом на отметке в 1,8 млрд рублей? В случае с шельфовыми крабами участники торгов вдвое перекрыли возложенные на них обязательства, а здесь математика выдала ответ в виде «неправильной» дроби!

Вполне вероятно, что такой результат объясняется тем, что за невыполнение обязательств инвесторы не несут никакой материальной ответственности. Им грозит только расторжение договора, но лишь спустя пять лет, в течение которых можно свободно пользоваться ресурсом. По расчетам наших экономистов, это позволяет уже на четвертый год начать получать прибыль, вернув стоимость, потраченную на аукционе. В этой связи лозунг для новой инвестволны: «Сначала обязательства, потом квоты» — звучит особенно актуально! В этом случае никто не будет заявляться на глубоководные крабы даже при нулевой ставке, ведь экономические расчеты показывают, что этот ресурс не является инвестиционным, а наоборот, требует многолетних вложений в развитие промысла, как и любой глубоководный объект.

Включение его в инвестиционный список не только создало коррупционные риски, но и фактически остановило развитие промысла. По данным освоения, за 2018 год было добыто на бассейне 13,5 тыс. тонн глубоководных крабов, но после включения в аукционный список улов упал до 10,5 тыс. тонн в 2019 году, 7,7 тыс. тонн в 2020 году, а по итогам 8 месяцев 2021 года составил всего 6,3 тыс. тонн. Потери региональных бюджетов, по оценкам экспертов, из-за этого составили порядка 900 млн рублей (и это только за два года) и вскоре перекроют разовый эффект поступлений в бюджет от прошедших торгов. При этом разрушено уникальное направление в отрасли — глубоководный промысел, который позволял существенно расширить сырьевую базу вне шельфа на глубинах от 1500 до 2500 метров, многолетние и многомиллионные инвестиции, вложенные в его развитие, находятся под угрозой потери. На сегодня это еще один печальный пример последствий крабовых аукционов.

Итог подведет время

Прав Вячеслав Константинович Зиланов: «инвестиционные квоты — это путь в никуда»:

— Заставим рыбаков платить троекратную стоимость за новострой, но станет ли судостроительная промышленность от этого сильнее? Ведь надо начинать ее возрождение с подготовки специалистов, которых сразу и вдруг не найдешь. Нужно формировать их становление через институты и техникумы, основываясь на передовом мировом опыте.

— Инвестиционные квоты провоцируют «легальный» браконьерский промысел: для максимальной цены и экономии квоты изымается только отборный краб, а травмированные особи и мелочь, которая сейчас составляет большой процент при добыче, идут за борт. Продукцию в живом виде, которая имеет преимущество на азиатских рынках, сложнее учитывать и сохранить. Наблюдателей на судах нет, подсчитать урон, который несут запасы биоресурсов и, следовательно, промышленность, невозможно.

— Наука уже начинает бить тревогу, суточная норма вылова камчатского краба в Камчатско-Курильской подзоне снижена в два раза: вместо 4 тонн стало 2 тонны.

Итог будет плачевный, и вновь построенный флот — 35 единиц — останется без работы. Мы это уже проходили, по добыче королевских крабов в 1992-1996 годах были одним из ведущих предприятий, первыми внедрили у себя самый передовой мировой опыт промысла краба, но, видя варварское отношение к ресурсу со стороны других компаний и последовавшее резкое снижение запасов, уже в 2000-2002 годах полностью перешли на глубоководный краб. Спустя несколько лет промысел камчатского краба был полностью закрыт в основных районах лова.

За 20 лет работы на глубоководных крабах постепенно наращивали мощности, приобретали опыт и в 2016 году избавились от обременений по кредитам, которые ярмом висели на шее после аукционов 2002-2003 годов. До 2019 года наше предприятие занимало первое место в рейтинге Приморского края среди рыболовных компаний, главным критерием в нем служил уровень заработной платы и налоговые отчисления.

И вдруг грянула «революция» в виде инвестквот. Наше предприятие отказалось участвовать в инвестиционных аукционах по двум причинам. Первая: мы уже имеем современный флот, оснащенный специализированным технологическим и промысловым оборудованием для работы на больших глубинах — до 2500 м. Вторая: экономика добычи глубоководного краба позволяет вернуть средства, вложенные в выполнение инвестиционных обязательств, не ранее чем через 25 лет! Это не голословные заявления, ведь наше предприятие — единственное из 83 обладавших правом добычи глубоководных крабов по данным реестра 2003 года (на сегодня осталось всего 16), которое при равных с другими стартовых условиях смогло освоить промысел этого сложного ресурса в полном объеме. Это значит, что весь добытый и разрешенный к изъятию краб идет на производство продукции. Именно такой рачительный подход к ресурсу позволил нашей компании, опираясь на прежний закон о рыболовстве и его конкурентный механизм «исторического вылова», подтвердить свое право на обладание ресурсом с ежегодным объемом добычи на уровне 8 тыс. тонн.

На сегодня половина этого ресурса изъята под инвестиции, но эффект от них говорит сам за себя. Из реализованных на инвестиционных аукционах 8,5 тыс. тонн глубоководных крабов, три новых пользователя, ввиду отсутствия должного опыта и производственных возможностей, в 2021 году выловили всего 990 тонн, при этом никто из них флот пока не строит.

Время подведет итог «инвестиционного эксперимента», но есть ли оно у рыбной отрасли? Уже сегодня страны — участницы мирового рынка рыбопродукции доминируют в Мировом океане: достаточно взглянуть на данные снимков из космоса, доступных в интернете, где кальмароловный флот КНР представлен более чем 2,5 тыс. судов и хорошо виден размер их световых пятен. Тот же Китай, по сути, диктует свои цены на рыбопродукцию, вежливо прикрываясь ситуацией с пандемией. Иностранные коллеги по промыслу, при поддержке своих государств, проводят экспансию в Мировой океан, но вместо расширения географии и глубины промысла российского флота идет передел ресурсов собственной экономической зоны. При этом затрагивает он ресурсы, которые уже входят в стадию естественного спада, усугубляющегося прессингом инвестиционных обязательств.

Пользуясь случаем и возможностью, предоставленной медиахолдингом «Фишньюс», обращаюсь к рыбацкому сообществу с предложением присоединиться к дискуссии по теме, поднятой заслуженным работником рыбного хозяйства России Вячеславом Константиновичем Зилановым.

Член совета директоров РК «Восток-1» Александр Передня

Fishnews, октябрь 2021 г.