– Василий Игоревич, если смотреть на отчетность, год для аквакультуры получился прямо прорывным. За счет чего удалось достичь такого роста?
– Я бы не сказал, что прорывным, просто лучше, чем у остальных отраслей. В какой-то мере это, конечно, эффект низкой базы. С другой стороны, потребность внутреннего рынка в рыбе очевидна, и аквакультура в первую очередь направлена на его насыщение. Экспортируются ведь очень небольшие объемы, и то преимущественно с Дальнего Востока, например, трепанг или гребешок. Все остальное идет только на столы наших граждан.
Кроме того, очень заметно продвинулась индустриальная аквакультура. Сказывается эффект тех мер поддержки, которые вводились. Это и Мурманская область, напомню, она субсидировалась достаточно сильно, и Карелия, где был принят целый комплекс мер, в том числе для увеличения количества рыбоводных участков – сейчас все они начали работать. Именно в этих двух регионах наблюдается наибольший прирост.
Хотя не везде, к сожалению, мы гарантируем достоверность статистики. Определенные вопросы вызывает Приморский край. Но будем разбираться. Надеюсь, что приведем все в соответствие.
– В декабре на встрече с журналистами руководитель Росрыболовства Илья Шестаков говорил о необходимости тщательной проверки некоторых цифр по Дальнему Востоку. Что именно вызывает вопросы?
– Дело в том, что когда люди заключали договоры, они получали участки в пользование с определенными требованиями. Кстати, кое-где эти требования были ошибочными, и сейчас вносятся соответствующие изменения в нормативные акты, в методики расчета. Тем не менее сами требования остаются и они достаточно высокие. Возможно, некоторые пользователи завышают свои производственные показатели, чтобы соответствовать этим требованиям.
– Речь идет именно о завышении? Не о маскировке уловов под продукцию аквакультуры?
– Нет, мы исключаем такую вещь, потому что большая часть объемов, которые показываются по Дальнему Востоку, – это ламинария, не самый интересный объект для браконьеров. Да, многие предприятия на самом деле выращивают ламинарию. Причем зачастую она используется в качестве корма для других объектов – ежа, трепанга.
Но идет прирост и по другим видам, реализуются достаточно крупные проекты. К сожалению, Дальний Восток все равно сильно потряхивает. По-прежнему не решен вопрос с облегчением прохождения хозяйствами государственной экологической экспертизы.
Хотя должен сказать, у нас очень конструктивное взаимодействие с Росприроднадзором. На площадке рабочей группы мы разъясняем, что аквакультура – это не нефть, что требования нужны, но в целом этот вид деятельности, я имею в виду пастбищную аквакультуру, практически не оказывает негативного воздействия на окружающую среду, а где-то наоборот влияет положительно. Например, многие моллюски-фильтраторы очищают воду. Уже подготовлены предложения как упростить эту процедуру и какие требования оставить для предприятий – сейчас отрабатываем это с Росприроднадзором.
– Когда планируется закончить эту работу? В прошлом году марифермеры жаловались, что в таких регионах, как Крым, расценки на экспертизу поставили отрасль на грань выживания.
– Это правда и, кстати, справедливо не только для Крыма, но и для Краснодарского края, и для Приморья. Есть претензии от прокуратуры по невыполнению требований законодательства. И даже, по-моему, уже есть прецедент остановки работы предприятия на Дальнем Востоке – как раз с подачи прокуратуры.
Конечно, мы стараемся максимально быстро обосновать нашу позицию. Для этого в агентстве была создана рабочая группа, где мы отработали все основные принципы с Дальним Востоком и с Крымом. Затем эти материалы были направлены в рабочую группу в Росприроднадзоре, но оттуда поступили замечания по форме. Мы переделали предложения в соответствии с этими поправками и уже внесли их повторно.
– Как обстоят дела с разработкой новых ветеринарных правил в сфере аквакультуры? Предыдущие версии, представленные ВНИРО, вызвали немало нареканий в рыбоводном сообществе. Разработчики в принципе прислушиваются к бизнесу? Контакт есть?
– Контакт, конечно есть. Тот проект ветеринарных правил, о котором вы говорите, действительно вызвал целый ряд нареканий у аквакультурных хозяйств. Но надо сказать, что многие предприятия напротив очень активно поддержали эти ветеринарные правила. К сожалению, на территории нашей страны уже был неприятный случай эпизоотии, и все понимают, что пренебрежение к требованиям ветеринарии может повлечь крайне негативные последствия, которые обернутся как большими экономическими убытками, так и экологическими проблемами.
Сейчас проект ветправил полностью доработан. Во всяком случае у нас с департаментом ветеринарии нет никаких разногласий. Эти правила – последняя версия – вывешивались для оценки регулирующего воздействия и прошли ее, но пока не утверждены.
На самом деле это один из ключевых элементов для аквакультуры. Согласен, местами они могут мешать бизнесу, но еще раз подчеркну, что если эти требования не вводить, то последствия могут быть гораздо хуже.
– Кстати, о последствиях. В конце января на ВДНХ проходила конференция по болезням рыб, где участники обратили внимание на ситуацию с препаратами для лечения объектов аквакультуры – их очень мало, а новые почти не разрабатываются либо не регистрируются. Этот вопрос как-то планируется решать?
– Это не совсем вопрос федерального агентства. Все-таки за разработку лекарств отвечаем не мы, хотя их применением и оценкой занимаются в том числе и наши институты. Но мы согласны с бизнесом, что нормативная база в этой сфере сильно отстает от лучших мировых практик. Со своей стороны мы выступаем за скорейшее расширение списка ветпрепаратов для рыб и за упрощение системы их регистрации.
Понятно, при этом нужен жесткий контроль, например, по таким вещам как антибиотики, но разрешенные вещества, естественно, должны применяться, потому что рыба, как и любое животное, болеет. А учитывая, что плотность посадки рыб в водоемах или садках зачастую высокая, вспышки заболеваний представляют большую опасность. Причем речь идет не только об экономических убытках для конкретного хозяйства. Далеко не все водоемы, задействованные под аквакультуру, являются изолированными. Поэтому пострадать могут и соседние предприятия, и дикие популяции рыбы. Тем более сейчас появились и новые болезни и новые объекты разведения, которых раньше у нас не выращивали.
– Типа атлантического лосося?
– И лосося тоже, но по нему все-таки уже есть определенный опыт, и наши рыбоводы, как говорится, с ним уже много шишек набили. А вот клариевый сом и еще целый ряд южных теплолюбивых объектов нехарактерны для нашей фауны. Тут надо быть вдвойне осторожными.
В этом плане нас очень удовлетворяет динамика, с которой развивается индустриальная аквакультура. Все-таки это другой уровень оборудования и технологий, другой уровень бизнеса и другой уровень защищенности. Рыба в таких хозяйствах гораздо меньше соприкасается с окружающей средой, чем при выращивании в открытой воде. Это позволяет минимизировать риски в отношении природных водоемов.
– Осенью Минсельхоз добавил ряд новых объектов в классификатор в области аквакультуры, но бизнес говорит о необходимости дальнейшего расширения списка валютоемких видов, например, по моллюску морское ушко. Росрыболовство ведет работу с такими предложениями?
– На самом деле изменения в классификатор поступили именно от нас. И мы просили как можно скорее их принять, потому что отсутствие этих объектов в перечне сдерживало развитие в первую очередь Дальнего Востока. Но новые объекты появляются все время. Тут, конечно, есть определенный замкнутый круг, в который мы попадаем с извечным вопросом - что первично: технология выращивания или наличие объекта в классификаторе?
С одной стороны, если объекта нет в списке, как наша наука может обосновать расходы на создание технологии его выращивания? С другой стороны, внести какой-то вид в классификатор, не имея представления, является ли он объектом аквакультуры, тоже может быть неправильно.
Пока мы посовещались с дальневосточниками и пошли по компромиссному пути. Мы изучаем технологии, которые применяются за рубежом, и если у бизнеса есть интерес к этим объектам выращивания, вносим их в классификатор. Хотя, конечно, такой порядок может видеться некоторым барьером.
– А вы не рассматриваете возможность наделить полномочиями по ведению классификатора ВНИРО и его филиалы?
– По закону классификатор утверждается федеральным органом, который определяет политику в области аквакультуры, соответственно это Минсельхоз. Да, процедура очень длинная и не совсем понятная. Но особых нареканий к ней не возникает, только очень долгое согласование.
Новые предложения в классификатор сейчас рассматриваются и во ВНИРО и в его дальневосточном филиале. Мы ждем, когда подготовят все обоснования, чтобы отработать и уже направить проект акта в Минсельхоз.
– Пару лет назад активно обсуждалась Стратегия развития искусственного воспроизводства в РФ. Какова дальнейшая судьба этого документа? Он как-то учитывается в текущей деятельности агентства?
– Стратегия была утверждена Ученым советом ВНИРО. Это достаточно большой документ, который в процессе разработки распространялся и по субъектам, откуда поступали предложения, и большинство этих предложений было учтено.
Сейчас в соответствии с этой стратегией мы намерены корректировать нашу госпрограмму. Будем выходить с предложением по дополнительному финансированию, поскольку стратегия предусматривает не только общие целеполагающие вещи, но и конкретные меры: увеличение мощностей по воспроизводству, переход на другие виды ВБР, фокус не столько на объемах выпуска, сколько на восстановлении ресурса. Именно в таком направлении мы и работаем.
– В прошлом году наконец-то был принят порядок по закреплению рыбоводных участков за лососевыми рыбоводными заводами. Есть ли какие-то сложности с применением этой нормы на практике? Все ли понятно в этой процедуре бизнесу?
– Вопросов на самом деле хватает. В первую очередь это сложности с оформлением собственности у рыбоводных заводов. Пока никто не торопится идти получать участок. Все собирают документы. Мы планируем в начале марта провести совещание на Сахалине, где подробно рассмотреть этот вопрос и пройтись по всем проблемам.
Кроме того, мы сейчас прорабатываем с Рослесхозом и с Минприроды дальнейшие шаги, для того чтобы имеющиеся заводы могли нормально оформить все в соответствии с законодательством.
– А какие здесь возникают препятствия?
– Как правило, там проблемы с землями лесного фонда. Но для нас это очень важный вопрос, потому что порядка 20 тыс. тонн кеты, которая сейчас добывается на Дальнем Востоке, по нашей оценке, – это заводская кета. Фактически это объект аквакультуры, который надо бы записывать в копилку аквакультуры, но пока это все засчитывается как промысел.
У пользователей есть сложности с изъятием, поскольку когда рыба к ним подходит, к ней надо относится, как к дикой – к объекту промысла. Хотя в принципе по методике можно рассчитать коэффициент возврата. Тем более мы сейчас эти коэффициенты тоже актуализируем с учетом всех последних данных по промвозвратам. Соответствующие документы отправлены в Минсельхоз.
– Но пока все заводы ловят на общих основаниях?
– Да. А некоторые не ловят, потому что у них участков рыбопромысловых нет. Мы считаем несправедливой такую ситуацию и рассчитываем, что получится полностью реализовать закон. Но для этого нужно, чтобы и пользователи начали обращаться за оформлением. Пока обращений нет. Все, я так понимаю, ждут кто первый.
– У бизнеса есть опасения, что даже если они сейчас вс е оформят, то право на промвозврат получат только через несколько лет, поскольку отсчет выпусков начнется с момента закрепления участка.
– Это как раз один из вопросов, который мы собираемся рассмотреть на совещании. Да, такие опасения есть. Там разные толкования, но некоторые трактуют именно так. Поэтому мы и хотим все вместе сесть и еще раз рассмотреть нормативную базу, составить общее мнение и двигаться дальше.
– В Сахалинской области также продолжаются споры вокруг создания новых рыбоводных заводов. Какова позиция Росрыболовства в этом вопросе? Он тоже будет вынесен на совещание?
– Да, будет. Как раз к марту должна быть завершена подготовка первой итерации программы по заводам. До сих пор строительство носило хаотичный характер: каждый строил где хотел что хотел и под что хотел. Кто-то каким-то образом смог оформить земельные отношения, а иногда и не смог их оформить, но завод построил, а затем приходил и говорил, что у него есть завод и он хочет выпускать молодь лососевых. Но это неправильно.
К сожалению, здесь были и пробелы с рекомендациями науки. В результате было принято кардинальное решение сделать программу, в которой будут перечислены рекомендованные участки под ЛРЗ. Во-первых, нужно посмотреть, чтобы онине затрагивали стада дикого лосося. Допустим, если в каком-то месте есть хорошие и эффективные нерестилища, возникает вопрос, а нужен ли там завод. Во-вторых, проанализировать, не будет ли пересечений с промысловыми участками. Целый ряд непростых вопросов, поэтому решено было сделать программу, в которой окажутся только реки, на которых строительство заводов целесообразно и безболезненно для природы и для людей. А дальшетам уже можно будет формировать участки и разыгрывать их на торгах.
Как я уже сказал, к марту эта программа должна быть в первой версии написана. Хотим ее тоже рассмотреть на этом совещании, выслушать бизнес и выслушать субъект, который все-таки должен играть здесь важную роль, для него это и рабочие места, и экономика. Но не хочется допустить, чтобы как когда первые заводы создавались, сказали, мол, стройте где хотите, а мы вам потом под это дадим квоту. Люди построили, но квоту им не дали. И участки не дали. Законодательство успело поменяться. Собственно говоря эту застарелую ситуацию мы и разруливали внесением изменений в закон. Цель – не допустить повторения.
– В прошлом году много говорилось о включении в программу субсидирования строительства малотоннажного флота судов для аквакультуры. Но в итоговое постановление они не вошли. С чем это связано и есть ли планы распространить меры поддержки и на такой флот?
– На самом деле никто не против этой меры, Минпромторг в принципе ее поддерживает. И когда мы готовили проект постановления о субсидировании, аквакультура там была важной составляющей. Но в последний момент возникла понятийная проблема. Минпромторг попросил дать четкие характеристики, по которым можно отличить суда для аквакультуры от, условно говоря, яхты или прогулочного катера.
Требование логичное, но на практике выполнить его оказалось очень сложно. Все-таки техника шагнула далеко вперед. Появились совершенно новые проекты, как наши, так и иностранные. Поэтому сейчас идет работа по поиску и описанию критериев, которые бы позволили четко определять, подходит ли под них конкретное судно и может ли оно субсидироваться. В противном случае не исключены перегибы и злоупотребления.
В этом плане рыбопромысловое судно – более простой и понятный объект для классификации, поскольку в нашей стране интенсивно осуществляется морское рыболовство именно с применением судов. С аквакультурой это в основном были внутренние водоемы, для морских акваторий отдельных проектов наши конструкторские бюро особо и не создавали. Поэтому вопрос требует проработки с отраслевым сообществом.
– То есть главное для вас – собрать информацию?
– Мы уже собрали информацию. К сожалению, все не так просто. Все-таки по большей части аквакультурой все равно занимаются на внутренних пресноводных водоемах. Это совсем малые суда вроде моторных лодок и у них нет специфических отличий от других плавсредств, не предназначенных для аквакультуры
Для моря, да, есть суда, которые используются, например, в Мурманской области. Но эти предприятия уже укомплектовали свой флот и у них сейчас нет особой нужды в массовом строительстве. Хотя в будущем, если они планируют расширяться, такая потребность может появиться.
Поэтому основное направление – это дальневосточные регионы и юг нашей страны. Именно с ними мы в первую очередь отрабатываем этот вопрос. Но у Дальнего Востока не очень активная позиция. К тому же там нет высокоразвитой индустриальной аквакультуры. По большей части это пастбищное выращивание, не везде даже используют коллекторы. Нет такой заинтересованности, что прямо все сейчас бросим и пойдем строить новые суда.
Анна ЛИМ, Fishnews
